Женщина («С древнейших пор до горьких наших дней…») С древнейших пор до горьких наших дней Всех областей искусства и науки, Всего, что гений создал в тишине — Касались ваши розовые руки. В любую эру и в любой стране Все наши достиженья, радость, муки — Любовь и ревность, страсть и боль разлуки — Все было для Нее, о Ней, и к Ней! За ложь ответную, за этот щебет птичий, Мы щедро отдавали все величье, Все перлы, все сокровища Земли — Ничтожное к бессмертию вели… Но — стоила ли Данта Беатриче, И Пушкина… пустая Натали? «Не сказалось не спелось. А впрочем…» Не сказалось не спелось. А впрочем И не надо — молчанье слышней. Иногда простота многоточий Многих слов и звучней, и важней! Пусть она в неизвестности тает Незаметно. Ну что же, гори! Эта нежность, что с губ не слетает, Понимается… только внутри! Вишня донская Я не смею мешать вам, я знаю, что лишний И давно мне пора на покой… Но позвольте мне звать вас тихонечко вишней, Ароматною вишней донской. Да, я знаю, что он безвозвратно утрачен Наших дедов особый уклад, Но… вы там родились, так храните казачий Этот дух, как иконы хранят. Никому не дадим мы над нами смеяться, И тихонько внутри, в глубине, Мы должны навсегда казаками остаться, Поклоняясь родной старине. Жить недолго, и знаю, что в мире я лишний, Что стою у последних дверей, Так останьтесь донской ароматною вишней, И последней любовью моей! 1972 Девушка с ландышами В сандалиях. Одета налегке, В глазах — развязность, робость и бессилье, Она приносит ландыши в платке, Чахоточные, тронутые пылью. Где «оф лимит» на двери пышных дач, И медных ручек яркая победность, Она звонит — гони ее иль прячь — Немецкая прикрашенная бедность! Мне никого и ничего не жаль: Ни девочки, ни ландышей, ни марок — Я их куплю тебе, моя печаль, — Мне некому их принести в подарок! Экспромт
Смотреть на вас — мешает мне работа, Мечтать о вас — мешают мне лета… Стихи писать — не позволяет «кто-то», Кому мешает ваша красота, И мой талант, а вместе с ними «что-то», Что есть у вас и нет у них — мечта. 1971 Бессмыслица Я начал жить в бессмыслицу войны, Едва лишь возмужал, расправил плечи. Как будто для того мы рождены, Чтобы себя и всех кругом калечить! Вагон товарный заменял нам дом, Минуты перемирий — полустанки, Чтобы успеть сходить за кипятком, Съесть корку хлеба, просушить портянки… Любовь, роняя угольки тепла, Дымила, тлела…и не разгоралась, Вслед за войной война другая шла… Жизнь кончилась. Бессмыслица осталась. «Все в мире мгновенно и тленно…» Все в мире мгновенно и тленно, И все порастает травой, Но в душах у нас неизменно Остался твой образ живой. Когда же над Родиной снова Взовьется Андреевский флаг, На нем засияют два слова, Два слова: Россия, Колчак! «Возвращается снова улыбка…» Возвращается снова улыбка На искривленный горечью рот, И порой ресторанная скрипка Позабытый мотив отдает. Из посева военных проклятий Тишины вырастают года, Сыновья возвращаются, братья, Но любовь… никогда, никогда. «Счастье опоздало, как товарный поезд…» Счастье опоздало, как товарный поезд, Простоявший долго средь степи, в снегу. Снежною метелью занесло по пояс. Я не беспокоюсь. Я ведь — все могу. Это так привычно перед семафором Близ путей запасных, замерзая, ждать, Потому что надо ж дать дорогу скорым, А товарный — что же — может подождать. А когда сутулясь, уходящий вечер К снеговым сугробам припадет в ночи, Говори, что хочешь, при случайной встрече, Но… о самом главном лучше промолчи. Свеча Адвента Мерцает на столе свеча Адвента, Тот, кто зажег — работает внизу. Шумит машина, вьется, рвется лента, А я один груз жизненный везу. Размечена по строчкам, по моментам Звучит бездушно дикторская речь, И так чужда рождественским Адвентам, Мерцанию Неопалимых Свеч. А у меня — ни Рождества, ни встречи Нигде, ни с кем. Ну что ж, пора давно Перед концом, как встарь, расправить плечи, Забыв, что есть на улицу окно. 22 декабря 1971. Радио «Свобода» |
