Стихи, частью напечатанные в различных газетах и журналах, хранившиеся в архиве поэта, написанные в период пятидесятых годов: «Барак, собака, чахлый лес и поле…» Барак, собака, чахлый лес и поле, А может быть, и снег пойдет потом… И легче груз неугасимой боли Пред этим сиротливым Рождеством… В лесу не будет очень одиноко Среди полян заснеженных бродить… Собака мне не сделает упрека Что я молчу, и скучен, может быть… А вечером — потрескивает хвоя, Горит огонь и сизый дым идет. Собака скажет: нас, хозяин, двое, Ты не грусти… и руку мне лизнет. И лапищи положит мне на плечи, Как молчаливый, ласковый привет От той, что не приедет в этот вечер, И вообще… которой больше нет. И скажет глаз мне золотистокарий: «Хоть музыку не очень я люблю, Сыграй, хозяин, все же на гитаре, И я с тобою вместе поскулю». И оба с ней поскулим мы немного, О том, что все на свете боль и дым, Что наша загорожена дорога Давным-давно сугробом снеговым. 1950 О нежности («Неважна эта близость, эта страсть…») Неважна эта близость, эта страсть, Как спутники любви, что нас томят, волнуя, — Я понимаю силу их и власть, Всю гамму чувств от первых поцелуев. И душ созвучных музыкальный строй, С любимой, увлекающей в безбрежность, Я понимаю все, но их родной сестрой Всех этих чувств сестрой должна быть нежность! «Паучок по стенке вниз спустился…» Паучок по стенке вниз спустился — Это значит: завтра будет счастье, Ты, наверно, мне письмо напишешь, В нем найду я ласковые строки. Что ж письмо? — мне говорит рассудок, — Не письмо, бы, а ее увидеть, Может быть, тогда бы было счастье! Что же с ней встречаться понапрасну, — Говорит мне жадный голос страсти, Ежели она тебя не любит, И тебе принадлежать не может… Но она, быть может, пожалеет, — Отвечает трепетное сердце, Этого, конечно, очень мало, Но порой и этого довольно, Чтобы сердце пело и звенело. Господи! — взмолюсь я безутешно, Что мне делать с этим разногласьем? Сердце скромно, страсть неутолима, А рассудок мелочно расчетлив… Почему ты, Боже, так сурово Поступил со мною в жизни этой, Для чего так рано я родился, И не стал ровесником любимой? Был бы молодым я, смелым, сильным, И схватил ее в свои объятья, И держал бы на руках, как Солнце, Даже рук своих не обжигая! Отвечает мне Господь с Престола: «Если б был ровесником любимой, То прошел бы мимо равнодушно, Хоть была б в сто крат она прелестней. Потому что в жизни ценят люди К сожаленью то, что ускользает, И легко проходит между пальцев, Как вода в Сахаре или Гоби. Ну, а все, что черпают ковшами, Никогда они не замечают… Вот, когда дырявым станет ковшик, А источник высохнет в пустыне, — Лишь тогда они понять способны, Что имели и чего лишились.»… 1950 «Идем мы по таинственным кривым…»
Идем мы по таинственным кривым, Все исказив, и перепутав числа, И не дано ни мертвым, ни живым Понять закон божественного смысла. А хорошо поверить бы опять Во все, что не надумано и ясно, Что дважды два — четыре, а не пять, И то, что Солнце светит не напрасно. Что параллели, как учили мы, Идут в пространстве, не пересекаясь, А лучшие и светлые умы Проходят жизнь, о жизнь не спотыкаясь. И что касаясь нежных, страстных губ, Мы — мира кратковременные гости, Могли забыть, что труп целует труп, И то, что кости обнимают кости! Что есть дома, где можно отдохнуть, Зажечь огонь, пережидая вьюгу, И что прямая — самый краткий путь Меж двух сердец, поверивших друг другу! Но… параллели сходятся крестом, И числа лгут, и в доме свет потушен. И разве может греть какой-то дом, Где и очаг, и самый дом разрушен? Так все напрасно: тускл и сер рассвет, И это небо — бесполезно звездно. А жизнь идет, и ничего в ней нет, А то, что любим мы — приходит поздно. 1950 «И эта встреча кончилась… так скоро!..» И эта встреча кончилась… так скоро! И снова жизнь, как стертое клише. Как нежный звон китайского фарфора Звучит твой голос ласковый в душе. И так вся жизнь, все счастье в этом звоне, Чудесных дней, уже ушедших в мглу, — Возьмем хрустальное и тотчас же уроним, И видим лишь… осколки на полу. «Мы никогда не узнаем друг друга…» Мы никогда не узнаем друг друга, Хотя встречались, может быть, не раз… Светило ль Солнце, налетала ль вьюга, И с ними таял взгляд случайных глаз — Мы никогда не узнаем друг друга, Хотя встречались, может быть, не раз. Года идут в изгнаньи и в скитаньях, В которых ничего нельзя сберечь, И лишь в томительных воспоминаньях Порой сияет искра этих встреч… Года идут в изгнаньи и в скитаньях, В которых ничего нельзя сберечь. И только… только к завершенью круга, В концовке, заключающей рассказ, Мы понимаем вдруг в последний час, Чем быть могли — пусть Солнце или вьюга, И чем, увы, не стали друг для друга, Хотя встречались, может быть, не раз! 1950 |
