Зуб цыганки Зуб мне дали старые цыганки: «На, и ручку нам позолоти»… Бросил рубль серебряной чеканки, Много их кидалось на пути. «От любовных чар и пули скорой Этот рубль тебя убережет!» Засмеялся, дал кобыле шпоры, И наметом поскакал вперед. Может, зуб и впрямь заговоренный? Пуля ж дура, не слышна она… И какой же я теперь влюбленный, Если сотня сзади, и война? Падал отблеск древней русской славы На родной оранжевый лампас, Нас хранил в боях орел двуглавый, И святой Георгий был за нас. Долго я носил тот зуб в кармане, Шел ли в бой, в разведку, иль в разъезд. Помогал он мне при каждой ране, И на грудь мою повесил крест… Ну, а в сердце ранила не пуля, Просто был доверчив или глуп… Только помню, что в конце июля Потерялся почерневший зуб. Рубль за жизнь — недорогая плата, Этот зуб забыть я не могу, И цыганка тут не виновата, Я навеки у нее в долгу. Никогда не верил я в заклятья, Примирялся с горем, жил, как мог… Лишь теперь я понял, все утратя, Что от горькой встречи на закате Этот зуб меня бы не сберег. Зуб ли, рубль ли… Видно, обманули Все поверья дедовских времен… Рубль три раза спас мне жизнь от пули, Сердца не спасешь и за мильон! В Сочельник Мне одиночество понятно, Людей я видеть не могу… За всех, ушедших безвозвратно, На елке свечи я зажгу… Так, озаренный бледным светом Один за всех спою хорал… И за тебя, что в мире этом Я не имея потерял. 1955 «Ты повторяешь только “нет” и “ни”…» Ты повторяешь только «нет» и «ни». Но ты взгляни, ты руку протяни, — Вот снег. Он стает, потечет вода, Появится подснежник, как всегда. Пусть не для нас, но расцветет сирень, И также будут солнце, ночь и день, И кто-то будет вновь писать стихи, Любить и петь, и совершать грехи. Пусть даже и разрушат города, Мир есть, свет есть, Бог есть… и вот, когда Мы это все оставим навсегда, — Когда-нибудь, при солнце, при луне, Хотя бы в полусне, наедине, Другая «ты» другому скажешь «мне» Спокойно и без всякого труда Не «ни», не «нет», а скажешь просто: «да». Лебеди Туонела
Бой окончен. Седые волосы Треплет ветер, и даль темна. Больше мне не хватает голоса, И команда уже не слышна. Рог зовет… Но куда? Не к победе ли? Нет, он значит — конец борьбе… Машут крыльями черные лебеди, Призывая меня к себе… Ушедшему в вечность Памяти редактора и друга (Водова) Еще один, от нас ушедший в вечность, С себя стряхнувший тленный прах земной, Носивший в чутком сердце человечность, Еще один, ушедший в мир иной… Редеет строй творцов живого слова, На смену нам другая рать идет, Мы из земли землею станем снова, Но наше Слово в мире не умрет… Еще один… но слез людских не надо, Отбросившему боль земных обид… Душа, достойная иного Сада Безбольно тает в грусти панихид… «Верю только в этот холод лунный…» Верю только в этот холод лунный, В этот вечер, шевелящий струны Ничего не верящей души. Только их дыханью чутко внемлю, Скорбный взор от мира заслоня, Чтоб не видеть ни людей, ни дня. Верю в то, что ты пришла на землю Чтоб измучить и убить меня. «Остановить часы… докончить мысли строчку…» Остановить часы… докончить мысли строчку (Как будто этим что-нибудь спасем), Последнюю на всем поставить точку, — На жизни, на любви… на всем. И отойти, без вздоха сожалений, В прозрачный сумрак, сотканный из лжи… Где нас обступят всех безумцев тени И спросят: как ты жил, скажи? Я жил, как вы, и так же был невнятен Моей любви и пошлой жизни бред. И тем, кого любил, был непонятен Задумчивый и сумрачный поэт. И вот, я с вами, тени всех великих, Не в силах был снести судьбы никак… И дружные в ответ услышу крики: — Еще один… еще один… дурак. «Молчит мой телефон, молчит звонок у двери…» Молчит мой телефон, молчит звонок у двери, Я никого не жду… меня никто не ждет. А на календаре, в который я не верю, Как будто Рождество, как будто Новый Год. Мне чудится метель, мороз и снег упругий, И город на Двине, и город на Неве, Но это Рождество без снега и без вьюги, А только лишь туман, как в пьяной голове. Храпя, летит рысак в коричневой попоне, Швыряя комья снега на бегу, И женское лицо в пленительном поклоне… Но это все мираж. Лишь елка на балконе, Которую теперь я больше не зажгу. |
