«Пусть ветер поет за окном…» Пусть ветер поет за окном — Мы как-нибудь все же живем, Смеемся, поем иногда, Забыв, что уходят года. Заботой себя не тревожь — Все глупо, все пусто, все ложь… Сегодня целуй одного, А завтра забудешь его. Пусть будет он близок и мил, Но трудно любить средь могил… И ветер колотит крылом В пустой и разрушенный дом. 1946 «С тобой мне легче, потому что ты…» С тобой мне легче, потому что ты Сама страдаешь и поешь при этом, Мы оба терпкой грустью налиты, Как пруд осенний, бледным лунным светом. С тобой вдвоем — я все перетерплю, Все позабуду, выпою, развею… Не потому ль назвал тебя я — Лю, Что полностью сказать: лю-блю — не смею? 1946 «Всегда со мной в работе иль покое…» Всегда со мной в работе иль покое, На улице иль в комнате моей, Певучее и нежное такое, Созвучие из солнечных лучей. Всегда во мне, как огненное пламя, Горящее бессменно день и ночь, Поющее в моей душе стихами, Зовущее все в жизни превозмочь И в холоде, и в пламени, и в дыме И в ясности, и в сумерках, во сне Что может быть прекрасней и любимей, Чем это гармоническое имя, Поющее, живущее во мне. Весна Опять в окно заря и воздух полон хмеля, Весенних запахов, тревожащих мой сон… Я рву с календаря последний день апреля, Как год назад в саду рвал первых роз бутон. Так каждою весной мы окна открываем, И, улыбаясь утренней заре, Доверчиво, по детски, забываем, О том, что все, увы, уходит в октябре. «Я не первый с тобой, не последний…» Я не первый с тобой, не последний, И не первая ты у меня, В этой чувственной нашей обедне Ночь закрыла сияние дня. Оттолкни, оскорби, я не струшу, Знаю я, мой мучительный друг, То, что камни в усталую душу Попадают из ласковых рук. 1946 «Сегодня вечер ветреный и теплый…»
Сегодня вечер ветреный и теплый. Мы в этой комнате, от дыма голубой… Как хорошо мне в этой жизни блеклой Поговорить, любимая, с тобой… Спит девочка, сложив ручонки, Жизнь и ее успела обокрасть… Давно ли ты сама была девчонкой, Совсем не думая про боль и страсть… Забылось все, давно потухло пламя, И боли нет и страсти тоже нет. Целую я холодными губами Нет, не тебя, а детский твой портрет. 1946 «А письма все короче и короче…» А письма все короче и короче, Все суше и неласковей слова… Я скоро доживу до сжатых строчек: «По-прежнему работаю, жива»… Ты знаешь, мне и этого не надо, Привык один смотреть я из окна, Когда выходит осень за ограду, Смертельною желтухою больна. Там где-то бьются в сумасшедшем ритме Чужие жизни в каменных мешках… И тянется рука невольно к бритве, А сердце ждет последнего прыжка. Но толку нет в случайно вскрытой вене: Живи, топись, стреляйся, прыгай, пей — Ты ничего на свете не изменишь Ни жизнью и ни гибелью твоей. Мир не заметит, солнце не погаснет, И пульс не остановится живой Когда один какой-то череп хряснет О выпуклые камни мостовой. 1946 «Я был плохим. Да, ты права, не спорю…» Я был плохим. Да, ты права, не спорю, Был хуже всех — отцов, мужей, людей. Я не сочувствовал чужому горю И не искал сочувствия нигде. Я не старался с этой жизнью ладить, И спорить с ней я тоже не хотел, Писал не денег и не славы ради, Писал тебе… Я просто жил и пел. Я совершал ошибку за ошибкой, Не различал ни в чем добра и зла, Склоняясь только пред твоей улыбкой, Пред отблеском обманного тепла. Ни прошлое меня не волновало, Ни будущее — что мне времена, Когда заря над городом вставала Из одного, из твоего окна. Я знал, что жизнь встает с другим рассветом, И все цветет от солнечных лучей, Но для тебя я забывал об этом, И для тебя я был всегда ничей. И вот теперь, когда закрылся ставень, И нечем жить, и улица темна, Ты не имеешь права бросить камень В того, кто пел у твоего окна. 1947 |
