«А вот и сруб… В нем очень редки встречи…» А вот и сруб… В нем очень редки встречи, Но он не зря поставлен кем-то тут, Кто изнемог в холодный зимний вечер, Всегда найдет и отдых, и приют. На пне топор на крепком топорище, На стенках шкур причудливый узор… Бери здесь все, что надобно из пищи, Не трогай шкур, не уноси топор. Никто тебя преследовать не будет, Тайга не суд, просты законы тут. За прошлое в тайге людей не судят, Но за топор украденный — убьют. Ты сам пойми: во время зимней стужи, Когда за сорок скачет Реомюр, Простой топор в тайге как воздух нужен, Он здесь дороже самых ценных шкур. Устал — приляг, закуривай, мечтая, Но штуцера из рук не выпускай. Таков закон — и вся тайга такая. Но беглого увидишь — не замай. Обиженного обижать не надо. Он гость, а ты, хозяин, не гордись. Ты посади его с собою рядом И с ним куском последним поделись. Какой запас у беглых из острога? Он загнан, обозлен и нелюдим. Ему скажи, где ближняя дорога — Но ночевать не оставайся с ним. «Мне минута конца неизвестна…» Мне минута конца неизвестна, — Искушать не люблю я судьбу, Но сейчас уже душно и тесно В этом мире, как будто в гробу. Хоть еще не состарилось тело, Но душой я давно загрустил… Если б больше меня ты жалела, Я бы многое жизни простил. 1952 «Когда рассвет напоминает вечер…» Когда рассвет напоминает вечер, Сырою мглой идете тихо вы, Декабрьский ветер, точно креп вдовы Окутывает грустью ваши плечи. Я знаю это чувство пустоты, Я вижу эту длинную дорогу, И невозможность обратиться к Богу По-прежнему, доверчиво, на «Ты». А на работе — царство суеты, Стараться быть с ненужной жизнью в ногу, Притворно верить в то, что есть цветы, И солнце есть, и что всего помногу… И надо слушать то, что говорят, И улыбаясь, чувствовать: лукавишь! Жизнь — не часы, назад не переставишь, Ее не повторишь, и не поправишь… Ах, только бы чужой не видел взгляд Слезы, упавшей в холод белых клавиш. «Следить тревожными глазами…»
Следить тревожными глазами Везде, повсюду, каждый миг, Что кто-то с вами, иль за вами Сказал, шепнул, приник, постиг… Ловить: оттенки в разговорах, В лице, что стало розовей, Или бледнее… Платья шорох, Намеки, легкий взмах бровей, Приходы ваши и уходы, Шаги, движенья тонких рук, Минуты ощущать, как годы, Беззвучье принимать за звук, Быть в непрерывном ожиданьи Натянутою тетивой, Незавершенного страданья, Тоски… и только для того, Чтоб в миг предсмертного томленья Понять извечной глубиной, Что вы — другого измеренья И быть не можете со мной. 1952 «Так любили мы в годы военные…» Так любили мы в годы военные — Хуже чем какой-нибудь пес — Посмотрел, опрокинул в сено, Отвернулся, в седло и понес… И когда-нибудь разве оглянешься, Разве вспомнишь про искру тепла? Передышка, и к новой потянешься, А потом позабыл, что была… Сколько было таких погашенных, Лишь едва загоревшихся глаз! Так зачем у теперешних спрашивать, Отчего они мучают нас… 1952 Ответ на письмо не ко мне Вы мне прочли отрывок из письма Далекого и истинного друга, Невольно вы ввели меня сама В орбиту неизвестного мне круга. Я там прочел и понял — может быть Все то, что даже понимать не надо! Как можно изумительно любить, На милую не поднимая взгляда! А… если нет, и это все не так, То зная вас, такую дорогую, Спрошу его: «Мечтатель и чудак, Как мог ты вообще… любить другую?» 1952 Имя Вы — Легкая, но легкость эта Не мотылька, что жить спешит, То легкость внутреннего света Большой и ласковой души. То легкость мысли, пониманье, Не легкомыслие, нет! Уменье чувствовать, вниманье, На нежность — нежностью ответ. Не словом даже, только взглядом, Но уводящим далеко… Вот почему мне с вами рядом Светло, и просто, и легко! |
