Перед закатом Как странно, что уйду я навсегда, И ты вослед, как облако, растаешь, И что тебе писали — никогда Ты не услышишь и не прочитаешь… Что ты была, любимая, проста, И мне казалась образом России — И не сбылась, как лучшая мечта — Прочтут и не почувствуют другие! Операция В забытом пятьдесят шестом году, В жару, в бреду, В больнице, что дворцом была когда-то, Не думал я: живу иль не живу; Вокруг шуршали белые халаты, Я принимал за неба синеву Голубоватый потолок палаты. А за окном в саду Осенний ветер гнул деревьев ветки, И сыпались каштаны на траву, Где нимфенбургские смеялись статуэтки Танцовщица, и Шут, и Птицелов — Создания причуды королевской… В обрывках мыслей и в осколках снов Мне чудился полузабытый Невский, Что по нему по-прежнему иду, Опять влюблен, опять чего-то жду… ………………………………………….. Вот так бы и вернуться в Петербург Веселым, беззаботным сумасбродом, Уснуть, вздохнув столицей пред уходом. Но… заставлял меня дышать хирург Увы, не петербургским кислородом. Сердце Сердце, вечно ты в тревоге Неизвестно от чего, Все теряешь по дороге, Не находишь ничего. Любишь ты, во что-то веришь, Что-то взвешиваешь, меришь, И не знаешь одного, Что бессмертно, непреложно, То, во что поверить можно, — В человеческую глупость И бессмыслицу всего. Можешь биться иль не биться, Сердце — вот твой вечный путь: У колодца — не напиться, У окошка не вздохнуть, У реки — не окунуться, Засыпая — не заснуть, Просыпаясь — не проснуться… Все же, бейся как-нибудь. Ты — такая же труха, Мировая чепуха! «Нет, меня давно не манит слава…» Нет, меня давно не манит слава, И любовь давно к себе не манит, Не зовут далекие моря. Слава — легковерна и лукава, А любовь зажжется и обманет, Море обрывает якоря. Я не верю больше в узы дружбы, Я не верю в родственные узы, Не молюсь восходам и закатам, В этом мире грубом и проклятом, Даже свет обманчив и кровав, Лгут глаза нам, губы, уши, книги, Наши знанья давят, как вериги, Даже сны — отрава из отрав. «Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма…»
Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма Из сигареты в медленном клубке, Уйдешь спокойно и неумолимо, Как и пришла — с душою налегке… Ну что ж поделать, если мы с рассветом Теряем все и не находим слов, И остается, как всегда, поэтам На утро пепел звуков и стихов. 1958 «Такая ночь у каждого была…» Такая ночь у каждого была: Лежишь забывшись в грустной полудреме, Вдруг стукнет дверь, и станет тихо в доме — То наша юность из дому ушла. Как будто бы тебя покинул кто-то, А ты не долюбил и все не взял, Осталась только ночь, тоскливая дрёмота, А он уже давно уехал на вокзал. И молча думаешь, о Господи, за что же Такая мука суждена нам так: Есть прошлое у нас и будущее тоже, А настоящего нам не дано никак! «…Так приходит строка за строкой…» …Так приходит строка за строкой… День погожий, веселый такой, Он, как будто, звенит и смеется, Почему же в душе отдается Самой черной, проклятой тоской? Кто бы снял ее нежной рукой? Рук таких, да и душ, не бывает, Потонули в больном и своем, О твоем — забывают. Ну, а дню наплевать — он смеется, Над тобой, над рукой, над тоской, Над твоей гробовою доской. Это, видно, его не касается, Кто и с кем расстается, встречается, Погружается в вечный покой — Да и там — тишины никакой. Ты на кладбище сядь и послушай, Как терзаются пленные души: Тот еще не успел долюбить, Кто про деньги не может забыть, А иной — в преступлениях кается. Ясный день надо всем издевается, Может быть, даже сам над собой — Он такой Голубой! И кому эта жизнь улыбается? Где ж прославленный вечный покой? Так приходит строка за строкой… Точка Лишь вчера похоронили Блока, Расстреляли Гумилева. И Время как-то сдвинулось, жестоко Сжав ладони грубые свои. Лишь вчера стучал по крыше, в двери, Град двух войн — позора и побед, — Лишь вчера о вдохновеньи в Йере, Умирая, написал поэт. Все года, событья стали ближе, Воедино слив друзей, врагов… Между Петербургом и Парижем Расстоянье в несколько шагов. Так последняя вместила строчка Сумму горя, счастья, чепухи, И торжественно закрыла точка, Как глаза покойнику — стихи. |
