137. «Луг осенен благословеньем снега…» Луг осенен благословеньем снега. Полет белейших звезд нетороплив. В молчании листаю книгу света, Непостижимых тайн и дивных див. Летучий сумрак нависает сверху, Дурманит сердце и туманит взор. А снегири, как брызги фейерверка, Вонзаются в серебряный простор. Я сам, как тот кристаллик невесомый, В ладонях благодатных таю вдруг, Незримыми руками вознесенный Превыше всех печалей и разлук. Иду, впадаю в дрему и мечтаю Остаться в ней, чтоб долго видеть сны И в снежный вечер добрести до края Извечной, белой, доброй тишины. 1977 Перевод Я. Хелемского 138. ЛАМПОЧКА ВДАЛЕКЕ В ночной дали, печально, одиноко, Желтеет лампочка. Неяркий огонек Пронзил неотвратимо и глубоко Пространство хмурое, осенней тьмы поток. А вкруг нее, как чугуна обломки, Как слой бесцветных плит, разбросанных вокруг, В ее лучах, преодолев потемки, Разливы серых луж просверкивают вдруг. Сквозь настороженность. Река умолкла, злая. Безгласные застыли берега. Так для кого ж горит та лампочка ночная? Кто выйдет в эту ночь на гиблые луга? Кто эту даль, и топь, и мрак осилить сможет? Кто, не боясь угроз, один пересечет Безвременье, беззвучье, бездорожье. Где словно крика ждут безмерности болот? Но кто тут протянул живые струны света? Кто смерил эту даль безлюдной тишины? Не рано ль начато святое дело это — Вбит в землю первый столб? Но кто бы ни был ты, Хвала тому, кто вел во мраке и в пустыне Надежды, провода, орбиты и пути, Кто в сгусток ядерный вступил отважно ныне, Кто в штормы космоса осмелился войти, Над бездной звезд взошел, безмерность смог измерить, Взглянул в водоворот бездонных черных сфер! Умеешь ты дерзать, и познавать, и верить? Не утоляй порыв, не бойся новых мер, В неведомое мысль вонзая, как спирали. То луг иль целый мир? То лампа иль заря? Слабеет ужас твой, немереные дали,— Тебя пронзила вспышка фонаря. 1977 Перевод М. Алигер 139–146. НОЧНЫЕ КОНЦЕРТЫ 1 КРИНИЦА ЛЕОНТОВИЧА …Он в степь углубился и замер, услышав далекое эхо. И гулом, и ритмом эпохи стучали живые сердца. Наплыли и вздохи, и думы, и крики, и шорохи века. Не будет для сердца, для песни — глухой тишины и конца. Волнистая музыка жита, колосьев певучих поклоны, хоралы могучего неба, бренчащая трель ветерка. Всё это уже не вмещали прадавних напевов каноны, ломались привычные ритмы, ручьем извивалась строка. Забудься, искатель, певец сероокий, и слушай тревогу свою — одинокий, и голос души тебе скажет: куда идти, чтобы тайну постигнуть истока. Исток этот рядом. Блеснула вода. В овраге — криницы прозрачное око. Там кладка мореных дубов и осока. Траву отклони густую — увидишь ручья начало. Колодец в землю степную чья доброта вкопала? Под знойными небесами сухими, как пыль, устами к воде припади, засмейся, прозрачных мелодий напейся. Дождинка музыки. И оживут уста. Росинка музыки. И в думах — глубина. Слезинка музыки — как скорбь земли — чиста. Криница музыки. Не вычерпать до дна ее ни гению, ни ветру, ни годам. Усталый путник пусть склонится там, ко рту в ладонях жадно поднесет и влагу вечную самозабвенно пьет. Всё лучшее он почерпнул опять и, чтоб добру из сердца прорастать, испил воды — и стала степь просторней, и прошлого в ней шевельнулись корни. О, струи музыки, они бурлят потоком. Их не измерить ни числом, ни сроком. Росинок, слез и капель быстрина. И без других не может быть она. Они размыли жизни берега и затопили вешние луга. Вода меняет старый путь и ложе. Но даже эта свежесть никогда всю жажду сердца утолить не сможет. О, страсти духа — вечная страда. Всё алчет ум, как свет в глубинах вод. И вот, и вот, друзья, глубинные потоки, в которых, как щедривка [69] говорит, особенные песенные сроки струя и капля каждая таит,— таят в себе таинственные воды веселые и горестные годы… От сотворенья мира так пошло. Как паутинки, песни перевиты, и те живут, что даже позабыты,— в воде темно, светло… Лети ж над степями, связуйся сердцами, утешь нас, запевка, не рвись, паутинка. Тогда мы тобою над лесом, над полем весь мир обовьем и души насытим, наполним. Так в путь отправься, сеятель красы, да будет на пути твоем просторно, и рассыпай из пригоршней, как зерна, над полем жизни — голоса весны. Пусть песней станут канты пашен вечных, пассажи рек и трель дождей беспечных. Пусть в кантилену входят облака, земля, моря, народы и века. Душою воспари — какая красота! Струя из недр земли — прозрачна и чиста. Запева взмах — на ширину долины. То регентских ладоней взлет орлиный. То Леонтович, регент и колдун, заставил петь криницы переярка. Из песен, и лучей, и поднебесных струн встает его сверкающая арка. Уперлись в горизонт столбы ее, свет отделив от темноты и смерти. Смотри, столбы сверкающие эти — вход в музыку. Ворота в бытие. Под благовестом радуги высокой стоит он, сероокий человек. Стоит один, но он не одинокий. Его трофеи — песнь и жизнь вовек! Перевод И. Шкляревского вернуться Щедривка — обрядовая песня, исполняемая в канун Нового года. |
