14–17. ДОРОГА НЕИСХОДИМАЯ I Пускай слова мои изодраны и смяты, Иных не подыскал я слов. В год революции девятый Лишь так, лишь только про любовь. И мукою зрачки разъяты, И разошелся рта кровавый шов. По той любовной тропочке треклятой, Терпя и спотыкаясь, я прошел. Судьба нас развела лукаво, Недолго сном мы бредили одним. Путем разорванным своим Идешь ты влево, я — направо. И встанет маревом несбывшегося дым Над половодьем молодым. 2 Завеяны огни чужих, безвестных станций, Придушен вдалеке привет огня,— То безотрадный путь моей любви и странствий, То путь, не пройденный и для меня. Мы ночью побредем, мечтая, как в романсе, Но будем знать лишь я и ты, Что захлебнемся лихорадкой в трансе, Что лихорадочны мечты. Как пыль, спадут к ногам пути Мечтания. Но на пути, Как радость, встречу я тревоги,— Тебя, увядшую в бреду. Так я в любви моей пройду Неисходимую дорогу. 3 Коль сердце на корню расшатано, Что я скажу родной моей? Со всех углов душа заплатана, И золотая пыль на ней. Но не раскрыта и не читана Связь темная моя с тобой, Чудовищно легко таит она В себе свой свиток дорогой. И тронуть ты его не смей! Нетронутый и нераскрытый, Пусть смысл в себе самом таит он, К чему он, смысл, тебе и ей? 4 Печальных птиц вечерний перелет, Сгущая тень, исчезнет за полями, И пятна поползут, чуть-чуть дымясь углами, По теплым мхам кудрящихся болот. Гроздь розовая зорь раскинется над нами, Как сладкий и давно созревший плод. Как незаметен нежный переход К ночам, что нас соединяют с днями. Устали дни. Как лишний эпизод, Забыты легкие места банальной драмы: Эстрада и панель, мансарда и фокстрот, Чужих, неполных наслаждений ход. Так неужели сладко вечерами Нам целомудрие не расцветет? 1926 Перевод В. Максимова 18. НОЧНОЙ МОМЕНТ Ночь, как из петли, черна и стынет вся, Рвет пуповину с днем. И луч корявый на булыгах не сдвинется Желтым, трухлявым пнем. Гнойная сутемь сочится, как веред, В ямы влипая, течет, Забьется в конвульсиях и помертвеет, Вцепившись в каменное плечо. Пятится ветер. Шарахнувшись, ловится В цепкие когти ракит И, задохнувшись на миг, захрипит, Точно в горле сухом сукровица. И закатит фонарные бельма очей, И забудется тьма на минутку, И ударят тоскливо тогда в проститутку Пузыри ее вялых грудей. И, захмелев, завопит опрометчиво Хриплый, как шлюха, звон. Только ветер клекочет и мечется Мимо грязных окон. Только тени ползут, переменчивы, Почки-фонари не просвечивают мрак. Только тихие всхлипы женщины Да чей-то ускоренный шаг. И там, где фонарное марево Оплело повителью пустырь, Задержалась дешевая лярва И в шубе распахнутой хмырь. Лишь истрепанных лип верхушки Да в проулке слышен, нелеп, Голодной слова потаскушки Про триппер, любовь и хлеб. И в шелестах тихих, метаниях странных Тень моя вдруг замечется; в сутемь маня, Одурманит меня, обессилит меня Тревога ночей несказанных. 1925 Перевод В. Максимова 19. НЕЯСНЫЙ ЗВУК
Неясный звук, далекий звук во мгле — То ночью тронут горизонт осенний. Плывет в чуть слышном шелестенье Туман по мокнущей земле. То ночь бредет, шальные тени бродят, Притонов темных тени, тайных кабаков. И фонари сиянием исходят Ночных огней, болотных огоньков. То черепки огней разбрызгали пивные По камням площадей, по глине черепиц, Где возле фонарей фигуры зазывные Еще не проданных блудниц. И эта ночь последняя незванно В твои пришла, о город, тайники. А где-то август грезится полянам И золотом ветвей звенят березняки. Нет, тех воспоминаний ноша не легка мне, Но их осенний ветер с пылью унесет, Ведь только тут, на этом скользком камне, Мое житье протоптанное всё. Здесь дух пивных всё гуще и угарней, Тут в стенах трутся песни хриплые людей, Но поцелуем не сожмут хмельные парни Шершавый рот, голодный рот ночей… И звонят фонари, и проституток визги, Еще темней подвал и всё, что в нем, Где корчатся продажных тел огрызки… «Иди-ка, стерва, выпьем мы вдвоем…» Ночь глубока, уж лето миновало, Последний лист слетает на панель, А ты в тени, у темного подвала, Еще стоишь, не продана досель. 1927 Перевод П. Жура |
