Меж черных стен, в дымящихся просветах,

Над сумрачным дыханьем пепелищ,

Во мгле полуразрушенных жилищ,

Между садовых скорчившихся веток,

Меж скрученных столбов и проводов,

Оборванных, переплетенных нитей,

Меж выбившихся рельс и перекрытий,

Где пятна нефти запеклись, как кровь,

В круженье искр, во вспышках батарей,

В стальных раскатах и ударах боя

Они лежали много долгих дней,

Пути назад отрезав за собою.

Вползли в подвалы, врылись в грунт канав,

Вжились в пробитые снарядами квартиры,

И голубые падали мундиры,

От пуль их метких падали стремглав;

Щит миномета на обломки клали

Для точности, для верности стрельбы

И мину осторожно опускали

В смертельный зев приподнятой трубы;

И грозный хобот пушки длинношеей,

Упрятанной в разбомбленный подвал,

Броню у танка тут же разрывал,

Уставясь на врага, как из траншеи,

И лица стали тверже и худей,

И взоры стали глубже и прекрасней,

Спокойнее и смерти неподвластней,

В тяжелом закаленные труде.

Ночь прогрохочет. День осатанело

Сверкнет и сникнет, быстрый, как разрыв.

Слабеет тело, угасает тело,

Но дух взмывает, плоть воспламенив

Иссохли губы. Глотки — жестче жести,

С натугой дышат спекшиеся рты,

Но жар расплаты, жажда жаркой мести

Сильнее самой тяжкой маеты.

Они всё знали, жизнь и смерть измеря,

И к новому тянулись бытию.

И раненый хрипел: «Умру? Не верю!

Я выживу. Я выстою. Убью».

Последний хлеб. Кусок последний мяса.

Приползши на командный пункт в ночи,

Допытывались: «Есть боеприпасы?»

И ни один не молвил: «Есть харчи?»

Так ночи шли, и дни текли за днями,

И крыс фашистских серые стада

Стальными истреблялись западнями

Людей, не отступавших никогда.

Здесь удержаться! Нет дорог назад!

Не сна, не хлеба — мин, гранат, патронов

Бойцам твоих священных бастионов,

Твоих развалин грозных, Сталинград!

Они держались. Воздух пах, как порох,

И воля заострилась словно штык.

Там, на далеких на степных просторах,

Был гром и гул. Он не смолкал, не тих.

Он встал над смертью, воин Сталинграда,

Поднявшись из развалин и щелей,

Из хаоса, и сумрака, и смрада,

Из-за откосов, рытвин, штабелей,

Из чердаков, наполнившихся дымом,

Из-за балконов, лестниц и колонн,

Встал яростным и непреоборимым,

Как мести дух, худой и черный, он.

И, пересекши заводской поселок,

Сквозь выжженные, срытые дворы

Он вышел в степь и взвился на бугры

Единым махом, как взметенный сполох.

На фоне багровеющих высот,

По оплетенным проволокой склонам,

По берегам, пальбою опаленным,

Шли с севера порядки наших рот.

Он кинулся навстречу им. Полки

Шли по фашистским трупам. Эхо клича,

Отпрянувши от берегов реки,

Раскатывалось, радость увелича.

И бой затих. И вот они сошлись,

Дивизии от севера и юга,—

Ряды суровых, утомленных лиц,—

Приветствуя величие друг друга.

Кричали все. Тяжелыми руками

Обхватывались накрест и рывком,

Подбадривали добрыми словами,

Делясь теплом, бинтом и табачком.

Там бой пылал. Из погребов, на крыши

Поднявшись, обхватив стволы дерев,

Они глядели: зарево всё выше,

Всё ярче блеск, всё гулче пушек рев.

По Волге плыли взорванные льдины.

Сугробы рдели от разрывов мин.

Метелица отхлестывала спины,

Туман и дым слились в раствор один.

И вот однажды, в хмурых спозаранках,

Когда бойцы в сердитой тишине

Ползли под днище взорванного танка,—

Снаряд прорезал воздух в вышине.

И все они услышали, как рядом,

Во вражеский насупившийся дзот,

Ударило промчавшимся снарядом,

Поднявши тел и дул круговорот.

И, завизжав, посыпал враг из норок

И, заметавшись, в ужасе присел:

То был советский дух, советский порох,

Красноармейский правильный прицел.

Как голос приближавшейся подмоги,

Могучий рокот братских батарей

Приветствовал измученных в тревоге,

Измотанных бессонницей людей.

И встали те сквозь зарево пожара,

И кинулись атакою в штыки,—

Не снесши двухстороннего удара,

Отхлынули фашистские полки.

Всё выдержали их сердца простые,

Чего видать не привелось векам,—

Смолою слезы, черные, густые,

Ползли по их невыбритым щекам.

Солдатских слез ты не увидишь часто,

Но, если навернется та слеза,

У смерти отвоеванное счастье

Ее лишь сможет вызвать на глаза.

И стало вдруг так тихо — до отказу,

Казалось, слышен птиц далекий лёт.

И сам полковник выступил вперед,

Нахмурившись и улыбаясь сразу.

Хотел сказать какие-то слова,

Но разве в миг такой подыщешь слово?

Обнял ближайших — первого, второго —

И лица их худые целовал.

Они встали перед ним стройны,

Как непреоборимая преграда,

Как огненные стены Сталинграда,—

Несломленные витязи войны!