Мне всё тут чуждо: купола громада,
И эта пышность медная кругом,
И музыка торжественного лада —
Грозы органной молния и гром,
И длинный луч надломленный, и ладан,
Что пахнет и соблазном и грехом,
И гипнотический узор мозаик,
И стертых плит багровотелых гнет,
И суета монашьих черных стаек,
Как беспокойных галок перелет.
Мне всё тут чуждо и ничто не ново.
Под сводом позолоченных небес
Раскрыты тайны и ничтожно слово —
Ни таинства, ни дела, ни чудес.
И тем чудесней чудо перед нами
Возникло в углублении стены,
Как чаша светлых дум и тишины,
Едва лишь озаренное свечами.
Как малое дитя, покинуто оно
Лицом к лицу с бездушьем пышным этим,
В глубины мысли всех живых людей на свете
Как будто навсегда погружено.
Как ветка пальмы, на ее колени
Положен он, сухой и хрупкий сын.
Всё кончено. Простерся он без сил,
Не надо уговоров и молений.
Глядится мать в его пустые очи,
В покорность рук, в окаменелость уст.
Она судьбы божественной не хочет,—
Мир вкруг нее бессилен, глух и пуст.
Не тепленькое мира милосердье,
Не пустозвонство медное церквей,
Нет, смерть попрали жизнью, а не смертью
Лишь подвиг, боль и гордость матерей.
Над мертвым сыном в горе неизменном
Сидит, сидит та женщина одна.
За пять веков не сделалась она
Ни идолом, ни камнем и ни тленом.
И может быть, она вчера лишь принесла
Его сюда, под сень святого мрака,
Но первенца любимого, однако,
От пуль карабинерских не спасла.
В неравной битве, под огнем проклятым,
Он залил кровью плиты Рима вновь.
И эта кровь — кровь Грамши и Тольятти,
Всех коммунистов итальянских кровь;
Они за жизнь живую умирают,
И цель для них открыта и чиста.
Всех павших в битвах мать оберегает —
Италия. Бессмертье. Pietá.
