* * * Чело твое чистое Чище огня. Оно чистотой Обжигает меня. Ты чем умываешься? — Снегом зимы. Дает он свою чистоту Мне взаймы. Так, значит, метели, Пороши, снега Не губят, а любят И холят тебя! Так, значит, не зря Поклоняемся мы Твоей красоте И здоровью зимы! Скорее на лыжи! К свободной ходьбе. Тем лучше, чем ближе К снегам и к тебе! 1965 * * * Я на снегу увидел снегиря. Он шел и полыхал. К чему бы это? Ты подошла ко мне, моя заря, Такого ж точно огненного цвета! Ты вся пылала, вся была — огонь, Вся — милое и сказочное диво, На личике румянец молодой Поигрывал невинно и стыдливо. И шапочка и варежки красны, Полупальто, как мак в степи, пылало. С двух алых щек две алые весны Две милые улыбки посылали. О, русское пристрастие к огню И яркому бунтующему цвету! Твой красный цвет любви я догоню, Он согревает всю мою планету! Ты — мой непотухающий костер, Моя печаль, мое большое счастье, Мои луга, мой клевер, мой простор, Моя полынь, мой мед, мое причастье! 1965 * * * Луговые, зеленоватые И гераневые глаза. И лукавые, и хитроватые, И глубокие, как бирюза. В глубину эту пристально, пристально Я, как в море, глядеть могу. Паруса мои, лодки и пристани — Все теперь на твоем берегу! Мне глаза твои — энциклопедия. Я учиться считаю за честь. Хватит мне и любви, и терпения Все большие тома перечесть! Как беременные зайчихи И напуганный ими лесник, Вот глаза твои сразу затихли В чернолесье густых ресниц. Вот они и теплеют, и тают, Как лучами пронизанный лед, И куда-то туда улетают, Где одно только счастье живет! 1965 * * * Я заметил: ты капризна, Раздражительна порой. Но любовь не только тризна И не только пир горой. У любви бывают будни И глухие вечера. Пережить их очень трудно, Пережил — и с плеч гора! Мне милы твои капризы, Я от них не жду беды. Я их сравниваю с бризом, С легкой ломкою воды. Если любишь — все прощаешь, Каждый вечер встречи ждешь. Мелочей не замечаешь, В крупном плане все берешь! 1965 * * * Утренний твой голос мне как солнышко. От звонков твоих я не устал. Алевтина, милая Аленушка, Ты не спишь — и твой царевич встал. Взял он в руки тонкую, напевную, Золотую, нежную свирель. Заиграл — и сказочной царевною Зацвела в снегах зимы сирень. Зайцы-русаки сбежались на поле, Испугались: — Почему весна? — А сосульки все подряд заплакали, Выкрикнули вдруг: — Она пришла! А медведь в берлоге лапы вытянул, Сладко потянулся: — Э-хе-хе! — Снег из-под себя лежалый выкинул. — Жарко мне, — сказал, — в моей дохе! Вот и ты в весеннем легком платьице Вышла в заповедные луга, А в твоих ресницах солнце прячется, Заодно и я там, твой слуга! 1965 * * * Что-то в музыке поминальное, Что-то щемящее сверх понимания, Что-то грустное, что-то печальное, Что-то пустынное до одичания. Что-то скифское и курганное, Чернобыльное и полынное, Первородное, первозданное, Богатырское и былинное. Что-то смелое, и решительное, И прямое, как высота, Что-то самое значительное — Человечность и доброта! 1965 * * * Просыпаюсь, а в сердце живет человек, Он смеется, грозит мне, как мама, за шалости, И в годах у меня, как в горах, тает снег, И как не было спячки, хандры и усталости. |
