Льнет рожь ко мне июньская доверчиво, Она легка, стройна и гуттаперчева, То к северу повалится плашмя, То встанет и — на юг, на юг пошла! Перехватило горло от волнения, Как сладостно смертельное ранение От красоты земли своей родной, Которая всегда, везде со мной. Трава по пояс, на лугах цветение, На сердце ни тревог, ни угнетения, Ты, как природа, рядом, ты со мной И обдаешь меня своей волной. Стоят березы в вольном построении, Еще намека нет на постарение, Чуть клейкая, пахучая листва Свежа, нежна, прозрачна и чиста. В березовом лесу, как в чистой горенке, Поет ручей, похитив голос горлинки, От радости и ты, мой друг, поешь И мне в ладонях воду подаешь! 1967 * * * Ты мой ангел, мой дремлющий бог, На лице твоем нежная алость. Ни сомнений на нем, ни тревог, А минуту назад волновалось. То о матери, то о себе, То о том, что соседи за дверью, Сон мгновенно подкрался к тебе, Неприятности предал забвенью. Спишь. Твой облик светлей, чем роса Травяного июльского лога, А во мне говорят голоса — Твой и мой — это больше чем много. 1967 Напутствие любимой Доброго добра в дороженьку, Радость моя, свет и жизнь. Не сбеди в дороге ноженьку, О крапиву не ожгись. Очи вербою не выхлестни, Ветви тихо отводи. Попадется сильно выпивший, Ты в сторонку отходи. Трясогузки той не бойся, В той ни зависти, ни зла. Та воскликнет: — Вижу гостя! — И хвостом плясать пошла. Шмелика на подорожнике Не задень и не спугни. Он у нас в рабочей должности И живет на трудодни. Ну, счастливо тебе, кровнушка, Добрых путников и встреч, Только чтоб к заходу солнышка Дома быть, в постельку лечь! 1967 Из моря в море То ли форинты, то ли динары, То ли Загреб, то ль Титоград… А в России вода ледяная, А в России уже листопад. То ли Петровац, то ли Дубровник, Люди отдыхом увлечены… А в России картошку роют, Рубят белые кочаны. А в России не плюс, а минус, Стынет месяц над зяблой водой, В Средиземное море кинусь, Чтобы в Черном побыть с тобой. Поплыву косяком кефали, Плавниками, как рифмой, гребя. Разговаривать буду стихами, Все слова подбирать для тебя. Вот уже миновал я Афины, Вот уже показался Стамбул. Волны гнут свои темные спины. В трюмах сердца — машинный гул. Вот уже показалися Сочи, Вот уж Гагры мелькнули вдали, Вот уже показалися очи, Ненаглядные очи твои! 1967 * * * Лес шумит приглушенно-устало, Где-то в глуши заливается гончая. Было лето, и лета не стало, И соловьиное пение кончилось. А ведь недавно такое бывало, Целыми днями такое творилось, Иволга флейту свою продувала Так, что трава на колени валилась. Грудка малиновки вся содрогалась, Голос звенел непрерывною нотой. Позже, заметил я, как полагалось, Мать озаботил птенец желторотый. Бросила петь, все летала, носила, Чуть рассветает — скорее в дорогу. Предупредительно сына просила: — Не увлекайся и клюй понемногу! Грустно задумалась заводь на Клязьме, Грустно меня ты окликнула: — Милый! — Был на воде замечательный праздник Белых, опрятных, нетронутых лилий. Где это все? Отшумело. Отпело. Видишь, как грустно березонька гнется? Милая! Наша любовь уцелела. Главное это, а лето вернется! 1967 * * * Ты входишь в море тихо, величаво, Бесшумно, грациозно и легко. Как будто бы оно тебя качало, Кормило материнским молоком. Как будто ты росла не в курском поле, Где мазанки прищурившись глядят, Как будто ты росла на Черном море, Где кипарисы стройные стоят. |
