* * * Губы пахнут почкой тополиной — Так они подснежны и лесны! Повторимый и неповторимый Поцелуй мне твой как весть весны. Мы стоим под тонкими ветвями, Как два стройных тополя, прямы. Нет! У нас с тобою не отняли Наших чувств глухие дни зимы. У причала рыхлый лед синеет, Мягкой дымкой даль заволокло. Ты мне говоришь: — Хочу сирени! — До нее теперь недалеко. Под ногами легкое шуршанье, А над нами гнезда и галдеж. Я люблю твое непослушанье, Твой каприз: — Иди! — А ты нейдешь. Губы, как ребенок, надуваешь, Сводишь две упряминки бровей. Как ты хороша тогда бываешь, Как прекрасна детскостью своей! 1966 * * * На ветвях сирени клювики. Нам она кричит вдогон: — Люди! Вы ведь очень любите Мой сиреневый огонь. Зацвету невестой скоро я, Буду чудо хороша. Жизнь людей и вся история На моих глазах прошла. Многие меня ломали, Восклицая: — Ах, сирень! — Потому что понимали — Порох есть, но я сильней! Постоим, мой друг, чуточек, Где когтистый этот куст, Над священной тайной почек, Над весною наших чувств! 1966 * * * — Не надо, не спеши на мне жениться! — Ты мне сказала, умница моя. — Ведь это счастье может и разбиться О грубые уступы бытия. Ну, женимся, потянем честно лямку, Убьем любви высокое чело И заключим себя в такую рамку, В которой даже предкам тяжело. Давай мы будем два отдельных луга, Два родника двух солнечных долин. Пусть лучше нам недостает друг друга, Чем мы друг другу вдруг надоедим. Давай мы будем два сосновых бора, Стоящих в стороне от всех сует. Чтоб два больших, серьезных разговора Сливались в наш один большой дуэт. — Давай мы будем! — Ты сидишь, сияешь, Как купола старинные в Кремле, И тихо землянику собираешь На золотой захвоенной земле. 1966 * * * Завидую зиме, ее характеру, Ее уменью лечь, спокойно спать. И пусть ее когтями зверь царапает, Медведь дерет — зиме не привыкать! Сон у нее глубок, она не нервная, Ей не нужны ни мединал, ни бром, Она себе в своих привычках верная, Ее подымет только майский гром. Но до него, до грома, как до млечности, Снега лежат, как скатерти, белы, И нам с тобой они до бесконечности Московским зимним вечером милы. Нагнись и набери снежку в ладони, Я выбегу вперед, не оглянусь, И счастлив буду от такой погони, Ну, попадай в меня, я не боюсь! 1966 * * * Иволга моя зеленоверхая, Жаворонок звонкий, полевой, Как ты неожиданно приехала, Властно засияла надо мной! — Здравствуй! — Губы в губы, руки на плечи, И молчим, и нам не надо слов. А глаза как две большие каплищи, Как два дыма двух степных костров. Как теперь мне любится и верится, Пальцы не ласкают — счастье ткут. Ты со мной — и вся планета вертится, Звезды в мироздании текут. 1966 * * * И я когда-то рухну, как и все, И опущу хладеющую руку, И побегут машины вдоль шоссе Не для меня — для сына и для внука. Мой цвет любимый, нежный иван-чай, Раскрыв свои соцветья в знойный полдень, Когда его затронут невзначай, Мои стихи о нем тотчас же вспомнит. А ты, моя любовь? Зачем пытать Таким вопросом любящего друга?! Ты томик мой возьмешь, начнешь читать И полю ржи, и всем ромашкам луга. А если вдруг слеза скользнет в траву, Своим огнем земной покров волнуя, Я не стерплю, я встану, оживу, И мы опять сольемся в поцелуе! 1966 * * * Зима еще в силе Морозы в запасе. Поэты о ней Говорят на Парнасе. |
