И помня своё назначенье, Свой смысл ощутив наяву, Я так же б тут против теченья Теперь уже плыл, как плыву. Лишь, может, чуть меньше усталый (Всё ж свой на своём берегу), Я б всё-таки как-то, пожалуй, Здесь выплыл… А так — не смогу. А так — лишь отчаянье гложет (И стыдно — да нет уже сил). III Но всё-таки, всё-таки, всё же Спасибо, что жил я как жил. Спасибо, что страхи и крики Презрев, как обычный скандал, Тот предок мой все свои книги В местечке родном дочитал. Что, всякой враждебен стихии И зная, что значит погром, Он всё ж не сбежал из России… И я в ней родился потом. Не странно ль? Сбежав за границу, Держась за последний причал, Я рад, что мне вышло родиться В стране, из которой сбежал. Но всё — и причастие к небу, И к правде пристрастье моё (За что и гоним был нелепо, И изгнан) — во мне от неё. И счастлив я, — даже тоскуя, — Что я не менял, как во сне, Отчизны — одну на другую, Равно безразличную мне. А жил, как положено, — дома, На родине, с нею не врозь, И резал ножом по живому, Когда расставаться пришлось. И здесь, в этой призрачной жизни, Я б, верно, не выжил ни дня Без дальней жестокой отчизны, Наполнившей смыслом меня. …Сбежал я — как сдался на милость. Гуляю по райским местам. Но всё, что мне в жизни открылось, Открылось мне всё-таки там: И смысл, и сквозь горе людское Цена и мечте, и беде. А вместе — и нечто такое, Что мне б не открылось нигде. С чем — как в остальном ни упорствуй, Как все ни ломай рубежи, — Высокое — буднично-просто И лечит от выдумок лжи. Всё это — куда б я ни прибыл — До смерти носить мне в себе. Спасибо, спасибо, спасибо, Спасибо за это судьбе. Пусть дома наветы и гимны, И суетность там же, где высь. И может, Россия погибнет, Не тем занята, чтоб спастись. И может, озлясь бестолково, Она ещё в страшный свой год Меня оттолкнёт как чужого, От жизни моей оттолкнёт. И рухну, обиженный ею, Шепча ей стихи, как письмо… Пусть!.. Если она уцелеет, То всё утрясётся само. Уладится то, что неладно, Излечится боль в тишине… …А если погибнет — не надо Самой справедливости мне. Россия! Да минет нас это! Опомнись! Вернись в колею! — Кричу я… Но нет мне ответа. Да что там!.. Весь мир — на краю. Туманы подмен у подножья. В нирване Нью-Йорк и Париж. А сверху, как с Этны безбожья, Ты всем изверженьем грозишь. Как раньше… Хоть прежнего пыла Уже воскресить не дано. Хоть всё, для чего ты грозила, Сама ты презрела давно. В том нет уже даже безбожья — Ленивый развал бытия. Как пеплом, завалена ложью Там поздняя мудрость твоя. И всё — за бронёй… Не увидеть Твой свет сквозь брони толщину. И будут тебя ненавидеть За всё, у чего ты в плену. И может, озлишься ты тоже В ответ — не оставшись в долгу… И чем это кончится, Боже, Узнать я уже не смогу. Но зная о будущем мало И веря не слишком в зарю, За то, что ты жизнью мне стала, «Спасибо судьбе!» — говорю. За бледные тропки в тумане, Паденья, которых не счесть, За ту остроту пониманья, С которой не просто и здесь. Где радостно пляшут у края, Не веря глазам и тоске. Где медленно я подыхаю В прекрасном своём далеке. 31 января 1980 Поэма причастности
Насмешкой горькою обманутого сына Над промотавшимся отцом. М. Лермонтов Как славно быть ни в чём не виноватым — Совсем простым солдатом… Солдатом. Б. Окуджава |