И стало бы скоро не тесно (Россия — такая страна), И он бы нашёл себе место, Чтоб было видней — у окна. И снова уйдя в свою книгу, Два дня не вставая почти, Влеком был бы поездом в Ригу И курочкой кормлен в пути. А рядом гремели б событья, Мелькали б огни… города… Навстречу бы — в Киев ли, в Питер, В Москву ли — неслись поезда. И станции были б — дощаты. И рядом бы — чуждо-легки — Сменялись студенты… солдаты… Купцы… слесаря… мужики… Вносили б надежды и беды (Всё то, чем тревожил их век), Легко б заводили беседы, Сдружась, исчезали б навек. Как будто предчувствуя муки, Спасаясь от собственных снов, Мечась, — всё искали друг в друге Надёжности… взлёта… основ… …Но, чуждый всей этой стихии, Уйдя в бормотанье своё, Он плыл бы над этой Россией, Не глядя, не видя её. Всё тексты свои разбирая, Не мучась тоской никакой. Меняя один не-Израиль На более мягкий другой. Осталась бы призраком тёмным В сознании эта земля. Не ведаю, что б о ней помнил Он, глядя с борта корабля. Наверно, простор нетревожный Всплывал бы… Овины… Овраг… Солдатики… Флаг над таможней… Жандарм в станционных дверях… II Но, впрочем, — как это ни мало, Но если б мне так повезло, То даже и это, пожалуй, Уже б до меня не дошло. И только б застряло навечно В сознанье, как миф и как тыл, Чудное названье местечка, Где предок до выезда жил. И я б вопрошал мимоходом Смущённых московских гостей: «Мой дед из Ивановки родом. Вы, верно, слыхали о ней? Ивановка!.. — странное имя…» А впрочем, к чему эта спесь? Ну кто его знает, каким бы Я вырос, родись бы я здесь. Быть может, сызмальства старея, Закон неизбывно блюдя, Молился б я Богу Евреев, К неизбранным лишь снисходя. Их жизни презрев равнодушно, Их болью болеть не спеша… …О Господи!.. Как это скучно! И как с этим глохнет душа! …Нет, властны истории сдвиги. Скорей бы я, вдрызг вдохновлён, И здесь те священные книги Отверг, как куриный бульон. Отверг бы с гордыней и шумом, Как душный бессмысленный плен. И вовсе б не скоро подумал, Что нужно и что-то взамен. Нет, с Богом разделавшись, — сразу Вспарил бы уверенно я И в свой ненаполненный разум Поверил, как в пик бытия. А после, не сдавшись и скуке, Гордясь ею даже слегка, Застрял бы в преддверьях науки, В сплетеньях её языка. И, может быть, стал бы отменным, Исполненным сложных забот, Престижным саксессыфулмэном [12], Спецом по обрывкам пустот, Теснящим все признаки жизни Плетеньем натужных словес, Без всяких марксизм-ленинизмов Сознанье затмившим, как бес. Агентом всемирной подмены Всех смыслов, основ и начал… Но нет!.. Я б таким тут, наверно, Не стал, раз в Москве им не стал. Там тоже различные масти Подмены души и ума, И та, что внушается властью, И та, что родится сама. И даже звучит дерзновенно… В ней часто изысканность есть И вызов… Но это — подмена. И в общем, такая, как здесь. Она и бежит, как известно, Сюда, — «чтоб спастись от цепей», И бодро сплетается с местной В удавку на шее моей. Нет, с Богом расставшись, — скорее Сперва б я, — спеша, как на пир, — И здесь бы зажёгся идеей Огнём переделывать мир. И после, — теряя дорогу, Но даже не зная о том, — Наделал бы глупостей много, Каких бы стыдился потом. И всё-таки здесь бы я тоже Сегодня — сквозь горечь и срам — Вернулся б не к дедовской, может, Но — к вере… Как сделал и там. вернуться Successfull man — успешный человек (англ.). |
