По ком звонит колокол Когда устаю, — начинаю жалеть я О том, что рождён и живу в лихолетье, Что годы растрачены на постиженье Того, что должно быть понятно с рожденья. А если б со мной не случилось такое, Я смог бы, наверно, постигнуть другое, — Что более вечно и более ценно, Что скрыто от глаз, но всегда несомненно. Ну, если б хоть разумом Бог бы обидел, Хоть впрямь ничего б я не слышал, не видел, Тогда б… Что ж, обидно, да спросу-то нету… Но в том-то и дело, что было не это. Что разума было не так уж и мало, Что слуха хватало и зренья хватало, Но просто не верило слуху, и зренью, И собственным мыслям моё поколенье. Не слух и не зрение — с самого детства Нам вера как знанье досталась в наследство, Высокая вера в иные начала… О, как неохотно она умирала! Мы знали: до нас так мечтали другие. Но всё нам казалось, что мы — не такие, Что мы не подвластны ни року, ни быту, Что тайные карты нам веком открыты. Когда-нибудь вспомнят без всякой печали О людях, которые меры не знали. Как жили они и как их удивляло, Когда эта мера себя проявляла. И вы меня нынче поймёте едва ли, Но я б рассмеялся, когда б мне сказали, Что нечто помимо есть важное в мире, Что жизнь — это глубже, страшнее и шире. Уходит со сцены моё поколенье С тоскою — расплатой за те озаренья. Нам многое ясное не было видно, Но мне почему-то за это не стыдно. Мы видели мало, но значит немало, Каким нам туманом глаза застилало, С чего начиналось, чем бредило детство, Какие мы сны получили в наследство. Летели тачанки, и кони храпели, И гордые песни казнимые пели, Хоть было обидно стоять, умирая, У самого входа, в преддверии рая. Ещё бы немного напора такого — И снято проклятие с рода людского. Последняя буря, последняя свалка — И в ней ни врага и ни друга не жалко. Да! В этом, пожалуй что, мудрости нету, Но что же нам делать? Нам верилось в это! Мы были потом. Но мы к тем приобщались, Нам нравилось жить, о себе не печалясь. И так, о себе не печалясь, мы жили. Нам некогда было — мы к цели спешили. Построили много и всё претерпели И всё ж ни на шаг не приблизились к цели. А нас всё учили. Всё били и били! А мы всё глупили, хоть умными были. И всё понимали. И не понимали. И логику чувства собой подминали… Мы были разбиты. В Москве и в Мадриде. Но я благодарен печальной планиде За то, что мы так, а не иначе жили, На чём-то сгорели, зачем-то дружили. На жизнь надвигается юность иная, Особых надежд ни на что не питая. Она по наследству не веру, не силу — Усталое знанье от нас получила. От наших пиров ей досталось похмелье. Она не прельстится немыслимой целью, И ей ничего теперь больше не надо — Ни нашего рая, ни нашего ада. Разомкнутый круг замыкается снова В проклятие древнее рода людского. А впрочем, негладко, непросто, но вроде Года в колею понемножечку входят. И люди трезвеют и всё понимают, И логика место своё занимает, Но с юных годов соглашаются дети, Что Зло и Добро равноправны на свете. И так повторяют бестрепетно это, Что кажется, нас на Земле уже нету. Но мы — существуем! Но мы — существуем! Подчас подыхаем, подчас торжествуем. Мы — опыт столетий, их горечь, их гуща, И нас не растопчешь — мы жизни присущи. Мы брошены в годы как вечная сила, Чтоб Злу на планете препятствие было! Препятствие в том нетерпенье и страсти, В той тяге к добру, что приводит к несчастью. Нас всё обмануло: и средства, и цели, Но правда всё то, что мы сердцем хотели. Пусть редко на деле оно удаётся, Но в песнях живёт оно и остаётся. Да! Зло развернётся… Но, честное слово, Наткнётся оно на препятствие снова, Схлестнётся… И наше с тобой нетерпенье Ещё посетит не одно поколенье. Вновь будут неверными средства и цели, Вновь правдой — всё то, что мы сердцем хотели, Вновь логика чувствами будет подмята, И горькая будет за это расплата. И кто-то, измученный с самого детства, Усталое знанье получит в наследство. Вновь будут несхожи мечты и свершенья, Но будет трагедия значить — движенье. Есть Зло и Добро. И их бой — нескончаем. Мы место своё на Земле занимаем. 1958 Конец века
Вступление Мы живём на земле — нераздельной, усталой, израненной. Друг от друга страдая, нуждаясь хоть в капле тепла. Я пишу не затем, чтоб свести свои счёты с Германией И найти в ней причину всемирного вечного зла. |
