Не стану храбриться, юля. Мне очень страшна и петля. Но всё не кончается с ней, И Бога боюсь я сильней. Вот явишься… Пена у рта… Тебе ж вместо «здравствуй» — «Куда? В творении замысел есть, Ты должен быть там, а не здесь. А ну-ка, поддайте орлу!..» И тут же потащат к котлу. И бросят — навек, не на срок — В бурлящий крутой кипяток. А вскрикнешь: «За что мне казан?» — И вспыхнет в сознанье экран. И выйдут из мира теней Все мерзости жизни твоей. Всё то, что, забывшись, творил, Что сам от себя утаил, Предстанет на этом холсте В бесстыдной твоей наготе. Как жил я — судить не берусь. Но вспомнить всё это — боюсь. Да всё ли Господь мне простил, Что я себе сам отпустил? Нет, лучше пока подожду, Не буду спешить за черту. Ко всем, не нарушившим черт, Господь, говорят, милосерд… 1980 Флоридское Мне будто вправду ничего не надо. Взволнует что-то — тут же мысль: «Пустяк!» Флоридский берег. Всюду след торнадо. Барашки волн ползут на скоростях. Купаться трудно. Лезу как для вида. Всё взять спешу — здесь ненадолго я… Но что за бред? Торнадо и Флорида. И рядом — я… Но это — жизнь моя. Рождён я там, где взорвалась планета, Откуда смерч гудит по всем местам. Пусть это здешний смерч, — неважно это: Раз он мешает жить, возник он там. Шучу, наверно… Или брежу прошлым. Но взрыв тот был. Здесь всё — его дела. Его волной я был сюда заброшен, В его тылах вся жизнь моя прошла. Наш быт при нас всегда был зыбок, вспенен, Спокойных дней — почти ни одного… «Тот ураган прошёл»! Не знал Есенин, Как этот век вобрал в себя его. Как от него страдать придётся людям На всей земле не за свои грехи, Но стоп, — уважим высший вкус, не будем Вводить социологию в стихи. Но дни идут. И время всё смягчает. Торнадо скрылся. Над Флоридой зной. И даже волны скорости снижают… Что ж, можно жить… Но я хочу домой. 14 июля 1986 На вечере поэтов
Стихи все умерли со мной Давно… А зал их — ждал. И я не плыл за их волной — По памяти читал. И было мне читать их лень, И горько душу жгла Страсть воскресить вчерашний день, Когда в них жизнь была. Тогда светились их слова В подспудной глубине… Теперь их плоть была мертва. И смерть жила во мне. Они всю жизнь меня вели И в них — вся жизнь была. И вот живыми не дошли Сюда… А жизнь — прошла. 14 июля 1986 Мечты исполнились Сон Я вернулся… Благодать! Больше не о чем мечтать. Сон свершился наяву, Паровоз летит в Москву. …Но с тоской в окно гляжу: В вагонзаке я сижу. Январь 1987 Брайтонские брюзжания Я в Брайтоне свой кончу век, Где за окном почти до лета На тротуарах скользок снег, А на уборку денег нету. Верней — расчёта… Трезв расчёт. Впрямь большинство спасёт сноровка А шею кто себе свернёт — Дешевле выплатить страховку. А мне-то что? Но вот в окно Гляжу… И злюсь. Брюзжу с чего-то. Как будто мне не всё равно, Какие в Брайтоне расчёты. Что злиться, если жив-здоров? И твёрдо ведаешь к тому же, Что здесь ты в лучшем из миров, А остальные — много хуже. Всё так, но страх меня гнетёт, Что и когда беда накатит, Здесь тот же скажется расчёт И на спасенье средств не хватит. 1987 Виктору Некрасову К его 75-летию Взлёт мысли… Боль тщеты… Попойка… И стыд… И жизнь плечом к плечу… — Куда летишь ты, птица-тройка? — К едрёной матери лечу… И смех. То ль гордый, то ли горький. Летит — хоть мы не в ней сейчас… А над Владимирскою горкой Закаты те же, что при нас. |
