Ради призрачной мечты! Самозванство! Стыд и срам!.. Подтвержденье правоты Всех неправых — этот храм. И летит в столетья весть, В крест отлитая, в металл, Про «дворянов» злую месть, Месть за то, что волю дал. Церковь Спаса на Крови! Довод ночи против дня… Сколько раз так — для любви! — Убивали и меня. И терпел, скрепив свой дух: Это — личная беда! И не ведал, что вокруг Накоплялась темнота. Надоел мне этот бред! Кровь зазря — не для любви. Если кровь — то спасу нет, Ставь хоть церковь на крови. Но предстанет вновь — заря, Морок, сонь… Мне двадцать лет. И не кто-то — я — царя Жду и верю: вспыхнет свет. Жду и верю: расцветёт Всё вокруг. И в чём-то — лгу. Но не верить — знать, что гнёт Будет длиться… — Не могу. Не могу, так пусть — «авось!». Русь моя! Наш вечный рок — Доставанье с неба звёзд, Вера в то, что выпал срок. Не с того ль твоя судьба: Смертный выстрел — для любви, С Богом — дворников толпа, Церковь Спаса — на крови? Чу! Карета вдалеке… Стук копыт. Слышней… Слышней… Всё! В надежде — и в тоске Сам пошёл навстречу ей. 1967 Новоселье 1 В снегу деревня. Холм в снегу. Дворы разбросаны по склону… Вот что за окнами балкона, Проснувшись, видеть я могу. Как будто это на холсте! Но это всё на самом деле. Хоть здесь Москва, и я — в постели, В своей квартире, как в мечте. Давно мне грезился покой. Но всё же видеть это — странно, Хоть в окнах комнаты другой Одни коробки, плиты, краны, Индустриальность, кутерьма. Чертёж от края и до края… А здесь глубинка; тишь сплошная, Как в давней сказке. — Русь… Зима. Вся жизнь моя была хмельна Борьбой с устойчивостью древней, И нате ж — рад, что здесь деревня, Что мне в окно она видна. И рад, что снег на крышах бел, Что всё просторно, цельно, живо… Как будто расчертить красиво Всю землю — я не сам хотел. К чему раскаянье ума? Чертёж — разумная идея. Я знаю: строить с ним — быстрее, А всем, как мне, нужны дома. Но вот смотрю на холм в снегу, Забыв о пользе, как о прозе. И с тем, что здесь пройдёт бульдозер, Стыдясь — смириться не могу. 2 Тот свет иль этот? Рай иль ад? Нет, бледный призрак процветанья. Квартиры, сложенные в зданья. Широких окон тесный ряд. То ль чистый план, то ль чистый бред. Тут правит странный темперамент. Стоят вразброс под номерами Дома, — дворов и улиц нет. Здесь комбинат, чей профиль — быт, Где на заправке дух и тело. И мнится: мы на свет для дела Явились — жизнь свою отбыть. К чему тут шум дворов больших? О прошлом память? — с ней расстанься! Дверь из квартиры — дверь в пространство, В огромный мир дворов чужих. И ты затерян — вот беда. Но кто ты есть, чтоб к небу рваться? Здесь правит равенство без братства. На страже зависть и вражда. А впрочем — чушь… Слова и дым. Сам знаю: счастье — зданья эти. Одно вот страшно мне: что дети Мир видят с первых дней — таким. 1967 * * *
Хоть вы космонавты — любимчики вы. А мне из-за вас не сносить головы. Мне кости сломает потом иль сейчас Фабричный конвейер по выпуску вас. Все карты нам спутал смеющийся чёрт. Стал спорт — как наука. Наука — как спорт. И мир превратился в сплошной стадион. С того из-за вас и безумствует он. Устал этот мир поклоняться ему. Стандартная храбрость приятна ему. И думать не надо, и всё же — держись: Почти впечатленье и вроде бы — жизнь. Дурак и при технике тот же дурак. Придумать — он может, подумать — никак. И главным конструктором сделался он, И мир превратился в сплошной стадион. |
