ВОЗМЕЗДЬЕ Душегуб сидит в подземной тюрьме, не хочется называть его человеком. Некогда был он себе на уме, а теперь только призрак он в смысле неком. Душегуб сидит в подземной тюрьме, не хочется называть его человеком. Миллионы загубленных у него на счету, но, быть может, о жертвах забыл он начисто? Но, быть может, постиг своих дел тщету? Миллионы загубленных у него на счету, но порою количество переходит в качество. Человека, умертвившего десяток других, убивают на электрическом стуле, чтоб на шкуре своей в смертный час он постиг, человек, умертвивший десяток других, всем хребтом арифметику эту простую. О, как вяло шагает Возмездье во мгле, истекавшее кровью в бесчисленных гетто, о, как вяло шагает Возмездье во мгле, есть весы и сто казней у них на шкале, о, как вяло шагает Возмездье во мгле, а бессонная совесть всё ищет ответа. За окном моим листья осенние ржавы, за окном моим желтых деревьев пожар, – душегуб ожидает заслуженной кары по законам великих и малых держав, по законам великих и малых держав душегуб ожидает заслуженной кары. Он попался, палач. Но за кругом невзгод есть стада упоительно чистых господ, устоявших в нелегком земном поединке; на ладонях у этих господ ни кровинки, а они проявляли известную прыть, и у многих из них омраченная совесть, и на многие подлости каждый способен, – как же с ними-то быть? как же с ними-то быть? Жить бок о бок на всё позабывшей земле, видеть, как они ездят в своих «мерседесах»? Если гибель убийцы всего лишь довесок, есть весы, и сто казней у них на шкале. О, как вяло шагает Возмездье во мгле, как улиточья почта, улик эстафета, о, как вяло шагает Возмездье во мгле, истекавшее кровью в бесчисленных гетто, как дожди пузырятся в давнишней золе! Он в подземной тюрьме, оптовик-душегуб. Умерщвленные входят к нему без доклада. Он в подземной тюрьме, оптовик-душегуб, от ушей восковых и до втянутых губ белоглазое детище трупного яда. И строчат адвокаты о чьем-то престиже, и палач под землей, но еще не в земле, и о нем уже ставятся фильмы в Париже, – о, как вяло шагает Возмездье во мгле! НОЧЬ В ШМЕЛИНОЙ ПОЗОЛОТЕ В первой дымке – первый хмель, первых радостей конфузы, где за тридевять земель шмель гудит бронзовопузый. В травах бродит сладкий сок, закипает жизнь другая, – льются сосны в холодок, притяженье отвергая. И – покой, покой, покой, даже что-то неживое, обреченно-видовое в отрешенности такой! И не знать – чего хотим, и не ведать, что за штука, и – как творческая мука – бренный мир неощутим! И – от прадеда до внука – бренный мир неотвратим! В нем незрячий глазомер в шестиногости инзекта, ведь из них какой-то Некто — их Овидий и Гомер! Не ступай и не ходи по хитиновым их латам, по вселенным непочатым с детской мукою в груди! Это Сказка Наяву или эпос благодарный: сосны льются в синеву всей корой своей янтарной, а над ними птичьих троп живописные газеты там, где музыка утроб полнит дачные клозеты. Птичий щебет, птичий путь, реактивные глаголы, – древней синью полуголы, скособоченные чуть, в колыханьи ветерка сонмом гроз второго сорта проплывают облака над грядой Аэропорта. В пыльной сваре тополя, – пленно кружится планида, – отрывается земля от летящего болида! В ней таинственная весть в озареньях рудознатца, – в ней такие клады есть, что не вызнать, не дознаться! Так вздымай в эфир, земля, эту бренную крылатость, в ней июльского шмеля шевеленная мохнатость; незатейливый метраж синевы в хвое иглистой, безмоторный стрекотаж юных велосипедистов. Мимо всех Медин и Мекк (мы уж вроде пообвыкли…) в пыльных шлемах едет Век на корявом мотоцикле. Электричка гомонит меж платформами Казанки, – беспечальный индивид строит сказочные замки! Он совсем не так уж прост, потому что из забвений слышит трав подспудный рост и мельканье поколений. И от грешного житья опостылевших бабенок длится вечность бытия: Стебель. Дерево. Ребенок. Всё, что в жизни и в душе пробуждается, воспрянув; всё, что на папье-маше в синеве меридианов. Что ж, конец всему венец, остальное — просто бредни! Только глобус, как тунец, копошится в частом бредне; и душе полуживой еле слышен голос плоти там, где блещет синевой Ночь в Шмелиной Позолоте! |
