— А кто там был? — наседали со всех сторон люди.

— Ночь была, темно. Я и не распознал.

— Бабы или мужчины?

— Мужчины. Двое. Со стрельбами.

— С ружьями? — ахали поташанцы. — И откуда их принесло, куда потом, когда мост сгорел, пошли?

— Чего не знаю, того не знаю, — уходил от ответа Казимир Камша. А может, и впрямь ничего больше не знал?..

Люди строили догадки, кто же были те двое, да еще с ружьями. Таких, у кого были ружья, в их сельсовете раз-два и обчелся, их все знали. Но когда взялись припоминать, вскорости и обнаружилось: те, у кого были ружья, ушли по мобилизации в армию.

— А Евхим Бабай? — подсказал кто-то.

— Евхим Бабай?..

Долго судили да рядили — мог Евхим поджечь мост или не мог? Некоторые готовы были согласиться, что мог.

— Этому ничего не жаль. Если б ему дали право — весь мир подпалил бы…

Иные, наоборот, не верили, ни за что не хотели верить, чтоб Евхим Бабай мог поджечь мост.

— Расчета ему никакого нет мост жечь. А без расчета, без выгоды он и пальцем не пошевелит. Да и не один же, Казимир говорит, человек был, а двое. А с Бабаем… кто с Бабаем пойдет? И не куда-нибудь, а мост жечь.

Была, была правда в этих соображениях. Никто не любил Евхима Бабая, и чтобы пойти с ним жечь мост… Нет, вряд ли сыскался бы такой охотник.

— С ним не то что мост жечь, с… никто не сядет, — подвел итог спору Евсей Лошак. — Да и с какой стати своим мост жечь? Какая выгода?

— А чужим какая выгода? — вмешалась в разговор мужчин Алена Здатная (настоящая ее фамилия была Задрипа, но она сменила ее, переписалась на Здатную).

Дружно принялись обсуждать, кому это выгодно, что мост сгорел.

— Не было бы выгоды — не палили бы.

— Да где же, какая выгода? В чем она?

Спор прекратил поташанский учитель Кухта, который по причине крепкого сна позже других узнал о случившемся и тоже явился на берег, к людям. Прекратил нелепым вопросом:

— Скажите, а как гэтта теперь через реку переправляться будем?

— Куда переправляться? — переспросил Евсей Лошак.

— Как куда? Ну, в Ельники, если кому нужно…

В самом деле, никто и не подумал в первые минуты о главном — как, каким образом через Болотянку переправляться, если кому-нибудь понадобится, приспичит в Ельники?

— Новый построим, — хихикнул кто-то.

— Новый? Этот лет, поди, пять строили, — ответила шутнику Алена Здатная. — А новый все десять строить будем.

— Переправлялись же как-то, когда моста не было, — напомнил Казимир Камша.

— А как переправлялись? — набросился на Казимира Евсей Лошак. — То-то… Зимой по льду ходили и ездили… А весной, в половодье, дома сидели… Ну, разве что на лодке перевезут, если кому-нибудь позарез в Ельники нужно…

— И сейчас перевезем, — не сдавался Казимир Камша. — Хуже бы не было, а это не беда…

— Да беда-то обычно одна не ходит, другую за собою водит, — со значением сказала Алена Здатная, присоединяясь к мужчинам и наклоняясь к кому-то прикурить.

— Беда? Какая еще беда? — насторожил ухо Парамон Жарый, который, не посчитавшись со своими годами — сколько их прожил, не знал ни сам он и никто в Поташне, факт тот, что много, — тоже притащился к мосту, хотя все последние дни почти и не вставал, лежал на печи.

— Не знаю — отмахивалась Алена, по-мужски затягиваясь самокруткой и выпуская через ноздри дым.

— А не знаешь, так и молчи, не каркай, — урезонивал Алену Евсей Лошак.

— Гэтта вредительство — жечь мост, — качал головой Степан Родионович Кухта. — Немцы не похвалят. Отвечать придется.

— Кому отвечать? — настороженно смотрели со всех сторон на учителя поташанцы.

— Гэттого я не знаю. Кто виноват, тот и ответит.

— А кто виноват?

— Придут немцы — разберутся, найдут, — уверенно отвечал Степан Родионович.

— Как это — они разберутся, найдут? — смотрел прямо в глаза учителю Казимир Камша. — Мы ничего не знаем, а им-то откуда знать?

— Узнают, — стоял на своем Степан Родионович. — Вот как построят всю деревню да пулеметы наведут — никто ничего не утаит, всё расскажете.

И, свысока окинув людей гордым взглядом, учитель повернулся и пошел в деревню.

Несколько минут стояла тишина. Слова учителя упали не на камень. До этого никому и в голову не приходило, что за мост придется отвечать.

— Кто жег, тот пускай и отвечает, — первая нарушила молчание Алена Здатная. — А мы-то тут при чем?

— Если б по совести, то оно и должно быть так, как ты говоришь, — согласился с Аленой Евсей Лошак. — Только вот… — помолчал, подумал и добавил: — А в конце концов, моя хата с краю. Ничего не знаю, ничего не видел…

И, многозначительно поглядев на Казимира Камшу, тоже направился вслед за Степаном Родионовичем Кухтой в деревню.

— Будто я много знаю, будто я все видел, — проводил его взглядом Казимир Камша.

— Да не бойтесь, может, еще все и обойдется, — успокоил боязливых кто-то из толпы. — Немцы не дураки, разберутся…

— Пусть уж разбираются, только бы нас не трогали, — буркнула себе под нос, но с таким расчетом, чтобы ее слышали, Алена Здатная.

— Жди, только у них и дела что разбираться.

— Не забывайте, что немцы — захватчики, фашисты.

— Ну и что? Кто ни в чем не виноват, тот и есть невиноватый. Всегда так было. И будет.

— Как было — это мы знаем. А вот как будет?..

— Тоже узнаем. Недолго ждать.

— И то правда. Вот прослышат немцы, что у нас мост сгорел, сразу и явятся.

— А они уже прослышали. Во-он едут!

Последние слова заставили всех обернуться, посмотреть на дорогу, ведущую из Ельников. Действительно: вздымая шлейф пыли, которую ветром сносило на еще зеленое картофельное поле, по дороге мчалось несколько мотоциклов, а за ними грузовик, полный вооруженных солдат — они сидели в кузове вдоль бортов.

Все, как по команде, ринулись в деревню. Миг — и люди словно растаяли, рассыпались по дворам. Однако нет, не попрятались: кто из-за забора, кто из подворотни, кто из окон хаты наблюдали за дорогой, не сводили глаз с мотоциклов и машины, на полном ходу приближавшихся к Болотянке. Всех интересовало одно: что станут делать немцы, очутившись у сожженного моста?

А немцы, доехав до реки, остановились. Послезали с мотоциклов, повыскакивали из кузова машины. Сгрудившись, что-то горячо обсуждали. Потом один за другим стали подходить к сожженному мосту, некоторые спускались к воде. Но берег Болотянки был рыхлый, торфянистый, и когда один из немцев неосторожно оступился — так и поехал в грязь. Сам вылезть уже не смог, на его заполошный крик подбежали другие немцы и давай совать ему руки, ремни. С горем пополам выволокли на берег, и он, сидя на траве, разулся, выливал из сапог воду, выкручивал мокрые носки…

Наконец немцы опять расселись по мотоциклам, залезли в кузов грузовика. Окутавшись дымом, мотоциклы и грузовик развернулись и — назад, в Ельники. Только их и видели.

Со дворов, из хат снова высыпали на улицу поташанцы. Одни смеялись, радовались, что немцы так и не доехали до их деревни, расхваливали тех, кто догадался сжечь мост и тем самым спас Поташню от непрошеных гостей. Пытались даже шутить, припоминая, как упал, споткнувшись о кочку, Парамон Жарый и лежал на лугу, не подавая признаков жизни, пока немцы не уехали. Иные же, более рассудительные, радости своей напоказ не выставляли, наоборот, старались образумить тех, кто был не в меру весел:

— Погодите, это еще цветочки… Ягодки будут потом…

В большинстве же своем люди были озабочены и хмуро помалкивали. Чуяли — ненадолго, ох ненадолго избавились они от фашистской напасти.

Кое-как, с помощью голоса и кнута, коров, которые не были ранены, держались на ногах, выгнали на чистое, на луг. Хомка обежал, обошел стадо, приковылял к Наде и не то велел, не то спросил:

— Ну что, двинули с богом?

Надя все еще не могла понять Хомку.

— Сюда гнали — маялись… А теперь обратно? — недоумевала она.