— Жили же мы, когда мостов не было. А вот немцы… Не зная броду, не лезь в воду. А броду они как раз и не знают.

— Думаешь, подсказчиков не найдется?

— Подсказчики, может, и найдутся. Но не сразу. Пока то да другое, мы время выиграем и обедню немцам испортим. Сунутся они к нам, а тут… Нет мостов, одни головешки. Пусть знают, куда пришли: мы не покорились — боремся…

— Верно, все, что ты говоришь, верно. — Иван Дорошка закусил губу, подумал. — Так, может… и запланируем на завтра? Встретимся вот в такое же время и…

— Давай. Где ты меня ждать будешь?

— Ты по деревне без опаски ходишь?

— Хожу, как и ходил. А что?

— И никого, ничего не боишься?

— Я не вор, не убийца. Чего же мне бояться?

— Надо будет винтовку тебе дать.

— У тебя лишняя есть?

— Найдется.

— Винтовка не помешает. Особенно когда немцы явятся.

— Да если и не явятся. Смелее все же, надежней. Если что, есть чем и припугнуть, и защититься. — Иван Дорошка повел, словно от холода, плечами, локтем крепче прижал к себе винтовку. Сказал медленно, будто раздумывая: — А встретимся мы завтра… По дороге на Ельники… на опушке. Чуть смеркнется — и подходи. Я в кустах, под дубами, буду. Свистнешь — я и выйду.

На этом и расстались.

Клавдия не знала, сказать не могла, была у нее когда-нибудь любовь или не было. Да и что, что такое любовь? Все говорят, будто бы есть она, а что это значит — любить, какая она, любовь? Кто видел, кто покажет — вот она, вот как нужно жить, любить?.. Кажется, с одним человеком тебе хорошо, все любо. А с другим — еще лучше. Потому что один щедр на приятные слова, от которых сомлеть можно, со вторым от ласк хмелеешь, а третий… И сказать не скажешь, чем тебе милее всех остальных. И слов особых говорить не умеет, и ласки от него не дождешься, и собою не ахти как хорош, а роднее родного. Что ни попросит — сделаешь, куда ни скажет — пойдешь. Сила у него, власть над тобою. Еще в девичестве, когда дома у матери жила, изведала это Клавдия, Не было в Великом Лесе хлопца, с которым бы она хоть вечерок не постояла, с которым бы не обнималась, не целовалась. Иной раз казалось: за первого, кто посватался бы, пошла замуж. Да предложений все не было: хлопцы хотя и ходили за нею табуном, как на привязи, а чтобы замуж взять… Нет, не находилось охотников.

Предложил стать его женой Пилип Дорошка. Пилипа Клавдия знала плохо, с ним меньше, чем с кем-нибудь другим, проводила вечера. Но хлопец он был сильный, плечистый, не из бедной семьи, к тому же спокойный, смирный. И Клавдия дала согласие. Справили свадьбу, Клавдия перебралась к Дорошкам. Тут-то и началось. Не по-отечески принял невестку старый Дорошка, все чего-то косился, ворчал — не иначе, недоволен был женитьбой сына. Думалось, это оттого, что в тесноте, в одной хате живут. Потому и настаивала, торопила Пилипа своим углом обзавестись. Пилип и сам понимал: чтобы быть самостоятельным, независимым, надо жить отдельно от отца. Старался, ставил сруб за срубом на глинищах, а они… горели. А тут с колхозом сыр-бор затеяли, обобществлять, обрезать землю стали. Уговорил отца, пока суд да дело, пристенок построить: «Если я жить не буду, Костику останется». Отец согласился, лесу помог навозить. И в палисаднике, со стороны улицы, к старой хате пристроили новую. Переселились Клавдия с Пилипом туда, думалось, все у них на лад пойдет. Так нет же! Как невзлюбил Николай Клавдию, так и не переменился к ней. Мало того — и с сыном, с Пилипом, рассорился. И ее, Клавдию, поедом ел. Что было тому причиной — не могла Клавдия взять в толк. Думала поначалу — это с нею, с невесткой, так лют свекор: что ни говори, чужая. Но вскоре убедилась — никого особо не любил старый Дорошка, даже детей своих. С Иваном в ссоре, не разговаривают, с Пилипом тоже не в ладу, да и с младшим, Костиком, живут как кошка с собакой — все р-р-р да р-р-р… «Просто человек такой… Сколько лет один, без жены. А тут еще поле обрезали, коров в общее стадо забрали… Вот и зол старик». Научилась Клавдия не обращать внимания на ворчливость свекра. Встретит, бывало, во дворе или в сенях — отвернется, сделает вид, будто не заметила. А то, если свекор в настроении, словно подтолкнет ее кто, подзадорит: выведи старика из равновесия, позли. Попробовала раз-другой — получается.

И это вдохновило Клавдию, обрадовало: пускай не он, старик, ей настроение портит, а она ему. Так и завелись… Свекор одно сделать хочет, а Клавдия поперек ему… Со свекра ненависть постепенно перекинулась и на мужа, Пилипа, невзлюбила его Клавдия. Да и за что так уж было его любить? Обходительности, внимания за ним не водится, чтобы ласков был — тоже нет… Самое сокровенное и то делал словно по принуждению, без охоты. Не знай Клавдия, как это другие делают, может, и терпела бы. А то ведь знала, еще до замужества, когда у матери жила, с хлопцами в гумне ночи коротала. И с Гришкой Сапуном, и с Мишкой Саватеем, и еще кое с кем. Попыталась было прежних своих кавалеров заново привадить. Хотя и женаты уже были, но помиловаться с нею, с Клавдией, как когда-то, не отказывались. Сравнила то, что у нее с Пилипом, мужем, было, и… Не то что холодность — отчуждение к Пилипу возникло. «И чего я, дурища, замуж за него пошла?» Невмоготу стало жить с Пилипом, бросить его захотелось, уйти насовсем. Матери об этом сказала, призналась, что мочи ее нет жить у Дорошек, впору бежать от них куда глаза глядят. Но мать охладила: «А где оно, дочка, лучше? Такая наша бабская доля — терпи, молчи…» Терпела, молчала. Даже когда Пилип заставал, ловил ее с мужчинами, бил, топтал ногами — терпела, не кричала, не плакала. Знала: виновата она перед мужем. Но и сил не было хоть изредка не дать себе воли, сдержаться, если настоящий мужчина близко оказывался, если душа к нему льнула. Пилипа мучило, прямо жизни не давало, что детей у них нет. Просил, молил Клавдию — поговори с женщинами, выведай, что делать надо, как себя вести, чтоб забеременеть. А она и без женщин, без всяких расспросов знала: мужика ей настоящего — и все у нее будет, как у людей. Была, была мыслишка — забеременеть, родить не от мужа. «Чтоб не думал, что неспособная, чтоб не попрекал…» Если что и сдерживало от решительного шага, так только стыд. Ведь каждый узнает, от кого дитя. «Смеяться, потешаться станут. И надо мной, и над Пилипом… Да и маленькому достанется…» Жила, тлела в душе и надежда — все же забеременеет она, Клавдия, от мужа, родит ребеночка… Да надежде этой, видно, не суждено было осуществиться. Шли месяцы, годы, а близости, нежности между мужем и женой не возникало. Напротив, росли отчуждение, враждебность. И деваться-то куда? К матери вернуться? Но у матери и без нее, Клавдии, трое на руках. И жизнь у них… Э-э, известно же, что за жизнь, когда в хате вдова и дети…

Война, то, что Пилипа забрали в армию, вернули Клавдии надежды. «Теперь я одна… Что хочу, то могу и делать. Никто не помешает». Пошла как-то в Гудов, привела себе кавалера. Не местного, приблудного, кривого. И это бы ничего, да хил оказался, куда ему до любовных утех, и ночи не выдержал — сбежал. И надо же — свекру, Николаю, на глаза попался. Не спится черту старому, носит его нелегкая в потемках по двору…

Ждала, ждала Клавдия, что заявится к ней свекор ругаться, увещевать, стыдить. Ждала и готовилась. Хотелось, ох как ей хотелось высказать все, что на душе скопилось, накипело. Да свекор не зашел — ни в ту ночь, ни днем назавтра, ни позже. То ли одумался, не захотел усложнять и без того непростые отношения с невесткой, то ли другие события захлестнули его с головой. А может, не успел. Василь Кулага как-то встретил ее на улице, предложил коров гнать на переправу. И она, Клавдия, согласилась. С радостью согласилась. Хоть на край света пошла бы, чтоб только дома, в Великом Лесе, не оставаться. Так опостылело все время, из года в год, под присмотром то матери, то мужа, то свекра маяться. «Хоть несколько дней, да поживу по-своему, в охотку». Правда, скоро убедилась, что и в дороге свою жизнь так, как хотелось бы, не устроишь. Хомка — ну не чудило ли? — побрезговал ею! Более того, заставлял коров доить, бидоны с молоком с воза и на воз таскать. Обозлилась было Клавдия. А тут еще неразбериха эта, отступление… И мужчин вроде много, то туда, то сюда идут. Да у каждого свои заботы, не до того им, чтоб с женщиной познакомиться, ночку с нею провести. Только на переправе и повезло — Змитра Шламака встретила. Хотя лицом он и не очень-то вышел, зато уж такой выносливый — Клавдия и не думала, что бывают на свете такие мужчины. Всего одну ночь провела с ним на возу, а уже без него жить не могла, готова была идти за ним куда только скажет, куда поведет. Кто он был, этот Змитро Шламак, не знала Клавдия. Да и не шибко ее это интересовало. Важно, что мужчиной был, умел подарить женщине радость. Умел, как никто. И ее, Клавдию, слушался. Велела, чтоб Хомку припугнул, прогнал, потому что в печенки въелся за дорогу, просто видеть его не может, — Змитро не отнекивался, в два счета утихомирил колченогого.