Ева осторожно высвободилась.

— Не сердись, — сказала она. — Уже очень поздно и мне пора, Марти.

— Я могу подождать!

Марти смотрел на нее дерзким взглядом.

Ева встала, одернула юбку, поправила прическу.

Что она себе думает, валяясь в постели с таким типом, как этот Марти Сакс? Если уж надо с кем-то переспать, почему не выбрать для этой цели человека с деньгами и с влиянием, который будет полезен для ее карьеры, который повысит ее статус, а не понизит его?

Марти начал мерить комнату шагами.

— Ты, может, подумала, что я интересуюсь одним только сексом, — сказал он. — Если так, то ты сильно ошибаешься. Тут самое лучшее, что ты вместе с другим человеком, понимаешь, нет? Ты из тех девок, с которыми хочется час пролежать уже потом, уже после всего, понимаешь, нет? Таких мало, почти совсем нет, но вот ты как раз такая и есть!

Марти закурил и стал выпускать дым плотными кольцами, тихо улетавшими вверх. Его лицо было тоже обращено к потолку.

— Нравишься ты мне, понимаешь? Для меня не в том дело, чтоб тебя трахнуть, нет. Я бы хотел, чтобы это длилось и длилось между нами, понимаешь? Господи, как бы здорово у нас могло выйти, я вот чувствую. Ты разве не чувствуешь сама?

Ева молчала, она чувствовала только смущение и неловкость. Ее больше не удерживали запреты католической церкви, она уже свыклась с мыслью, что католики ведут себя, как все прочие. Вопрос заключался в другом: разве не должна она быть влюблена в мужчину, которому дозволяются интимные ласки? Ева никогда не сможет влюбиться вот в такого Марти — тут нет сомнений. Но тогда почему он так трогает ее, почему с ней Бог знает что, творится, она вся дрожит?

— Что с тобой? — спросил Марти, глядя так, будто способен заглянуть ей в душу.

— Ничего, — ответила Ева с вымученной улыбкой. — Просто, Марти, мне пора идти.

— Ясное дело.

Они вместе спустились к такси, Марти распахнул перед Евой дверцу. Она отчетливо видела его лицо в ярком свете уличного фонаря. Помимо шрамов, оставленных зажившими прыщами, она рассмотрела странного вида красные отметины на коже. Ева молча забралась в машину.

— А как тебе ожоги от сигарет? — спросил Марти.

— Ожоги? От сигарет?

— Ага, — Марти хмыкнул и включил зажигание. — Психованная бабенка.

— Это девушка сделала? Нарочно?

— Ага.

— Господи, зачем?

— Ее это возбуждает.

— Извращенка какая-то?

— А ты ее знаешь. Это Синтия Ласло. Из нашего класса. Можешь понаблюдать за ней: каждый раз как она выступает, ищи у ее партнера ожоги на лице. Говорю тебе, она психованная. Она, видите ли, не в состоянии играть, если не причинит тебе боль. С другой стороны, Синтия и вправду очень талантлива.

— Я этого совершенно не понимаю!

— У каждого человека свои потребности, но все нуждаются в любви. Бывает, что любовь принимает странные формы. Что теперь делать? Синтия так устроена.

Ева вспомнила о Джефри Грипсхолме и извращениях, о которых он ей рассказывал. Неужели мир состоит из одних психов? Или это она дура и ничего не понимает?..

Ева посмотрела на лицо Марти, отраженное в зеркальце. До чего же уродлив! Как она могла отвечать на его поцелуи?

Ева решила, что не будет больше расспрашивать его ни о Синтии, ни о чем другом. Чем меньше конфиденциальности между ними, тем лучше. Не тот человек, с которым ей нужно поддерживать отношения.

Но все же… Ева не могла отрицать того, что ей очень нравились его объятия и его поцелуи тоже. С закрытыми глазами Марти нравился ей!

Такси остановилось у ее дома, и Ева поблагодарила Марти.

— Не за что! — толстые губы Марти сложились в улыбку. — Ты помни вот что: в любую минуту ты знаешь теперь, куда тебе идти!

И машина умчалась.

«Красивая женщина редко воспринимается как личность, даже просто как человек. Откуда взяться самоуважению, если окружающие смотрят на тебя как на товар? Но трудней всего другое — понять, кто ты есть, ибо для этого необходима обратная связь, искренняя реакция тех, кто сталкивается с тобой в обычных, повседневных ситуациях. Когда же дело касается красивой женщины и мужской реакции на нее — мужчина подходит к ней с заранее сформированным мнением, что исключает спонтанную реакцию.

Это капкан — не знаешь, кто ты есть, поскольку отсутствует нормальное взаимодействие человеческих реакций.

Обыкновенному хорошему мужчине красивая женщина не нужна. Он же обыкновенный, поэтому его самооценка строга, а, трезво оценивая свои шансы, он понимает, что слишком многие окажутся впереди него. Конечно же, он не может знать, что эти многие, эти другие так называемые блестящие мужчины пусты, мелки и не способны на подлинно человеческие взаимоотношения. Обыкновенному хорошему человеку и в голову не приходит, что красивая женщина ищет и не может себе найти того, кто способен на сочувствие и понимание».

Зазвонил телефон, и Кэрри отложила ручку.

— Кэрри, радость моя, — раздался в трубке голос Рекса, — ты еще не забыла, что делала пробу у «Портера и Триббла»?

— Ну, еще бы! Я сижу как на иголках в ожидании ответа.

— Так слушай: девяносто девять из ста, что работа достанется именно тебе. Завтра все окончательно решится.

— Рекс, я ушам своим не верю, Рекс! Мне кажется, я не доживу до завтрашнего дня!

— Расслабься, киска, думай о приятном. Завтра все выяснится. Кэрри всю ночь не сомкнула глаз.

Прошел день. Еще два. Кэрри никто не звонил. Наконец позвонила Чарлин:

— Детка, фирма решила отказаться от всей рекламной кампании. Очень жалко, я представляю себе, как ты разочарована. Ничего, не убивайся, найдем тебе что-нибудь еще!

«Слишком все было бы хорошо», — думала Кэрри, медленно кладя трубку.

Она взяла себя в руки и решительно возвратилась к письменному столу, к рукописи.

— По-настоящему мне нужно только это, — сказала она себе. — Я могу написать книгу. Я ее напишу.

Кончиком языка Рекс смочил безымянный палец и провел сначала по одной, а потом и по другой брови, не отрывая глаз от зеркала.

— Покажись мне, лапочка! — крикнула Чарлин.

Рекс был одет в карминные матадорские штаны и болеро изысканной комбинации цветов: бирюзового, белого и золотого. Наряд довершали белые чулки и башмаки с пряжками. Рекс подхватил треугольную тореадорскую шляпу, взял в руки сверкающую шпагу и протанцевал до комнаты Чарлин.

— Конец света! — восхитилась она. — Быть тебе гвоздем маскарада.

— Где моя маска? Я маску забыл! — Рекс бросился обратно к себе за серебристой маской.

— Божественное удовольствие — собираться на маскарад! — вернулся он к Чарлин. — Дикки в безумном восторге оттого, что я пригласил его быть моим гостем.

Дикки — Дик Гетцофф — ожидал Рекса в приемной своего отца: доктор Гетцофф, известный проктолог, помогал Рексу избавиться от геморроя.

— А ко мне должен прийти Элиот, — сообщила Чарлин. — Правда, Рекс, тебе тоже нужно заняться тай-чи, ты станешь просто другим человеком!

Рекс так и прыснул.

— Могу себе представить, как я проделываю все эти упражнения.

— Даже представить себе не можешь, как это было бы для тебя полезно!

— Давай-давай, моя любовь! — все еще хихикая, Рекс выбежал в дверь.

Оставшись в одиночестве, Чарлин прибрала на письменном столе и дала собакам по сухарику. Всмотревшись в зеркало, она сказала себе, что скоро, очень скоро будет выглядеть значительно моложе. Будет выглядеть опять сорокалетней, а со временем — и того моложе. Господи, вот радость будет! Она пошарила в картотечном шкафчике и вытянула бутылку «Джек Даниэль». Налила себе.

Курт и Уоррен насторожили уши. Послышался звук открывающегося лифта и шаги по коридору. Через минуту перед Чарлин предстал Элиот, одетый, как всегда, в черное.

Губы его растянулись в улыбку, обнажая крупные, желтоватые зубы, глаза за стеклами очков сузились до щелочек.

— Вот и я, — объявил Элиот. — Можно приступать к массажу?