— Лапка, я ничего не говорю, действительно, очень трудно! Единственный выход — уйти в себя, целиком отдаться работе и забыть о личной жизни. В конце концов можно и обойтись!

— Чарлин, но я хочу осмысленной жизни!

— О чем ты?

— Да обо всем! Об эмоциональном насыщении, интеллектуальном удовлетворении, о физическом и духовном равновесии! Я хочу участвовать в эпохе, конструктивно участвовать в жизни, быть тем, чем я способна быть!

Чарлин покачала головой:

— Молодость, молодость! Еще многому научишься.

У Кэрри блестели глаза.

— Хочу настоящей жизни, а не этого стерильного, искусственного существования. Хочу любить. Хочу хорошего мужа, хочу дом, Чарлин, хочу иметь семью. Я озираюсь по сторонам, и я не верю собственным глазам. Я не желаю быть представительницей декоративного пола, не желаю, чтобы отбрасывалось как ненужность все, что во мне есть.

Чарлин со снисходительной улыбкой раскуривала сигарету.

— Ты права насчет новизны, — продолжала Кэрри. — Я видела, что происходит с моделями после пяти-шести лет работы. А я? Сколько я продержусь на нынешнем высоком рейтинге? Пока мне со всех сторон говорят, что я неслыханно красива, неслыханно телегенична, но кто знает, сколько это продлится?

— Кисуля, с твоей внешностью тебя должно хватить еще НИ добрых десять или пятнадцать лет, конечно, при условии, ты будешь следить за собой. А что касается дальнейшего, именно об этом я тебя и предупреждаю…

— Я не хочу столько лет заниматься этой работой! Она хороша только для амбициозных женщин или для подростков, пока им кажется, что все очень интересно!

— Ты хотела бы все бросить и заняться другим делом? Иметь работу с девяти до шести и получать аж сотню в неделю — конечно, если повезет? Давай, но помни — наступит день, когда ты с тоской вспомнишь о нашей жизни, пожалеешь о том, что она прошла, и что возврата к ней уже нет!

— Никогда. Стану маленькой старушкой в шали, буду сидеть у камелька в окружении внуков и говорить себе, что получила от жизни все, что хотела. И даже не вспомню о мишурности и пустоте этих лет.

Чарлин фыркнула:

— Прелестно. Но только такие, как ты, не становятся старенькими дамами в шалях с десятком внуков. Сказать тебе, что бывает с такими, как ты, Кэрри? Они никогда не уходят. Не могут. Ты будешь до последнего цепляться за свою внешность, потому что ты знаешь: тем, что ты есть, тебя делает твоя красота. Люди видят твою красоту, они ждут от тебя красоты и хотят, чтобы ты была красивой. Ты будешь всеми средствами задерживать ее увядание, ты будешь стараться не думать о том, что каждый год на сцену выходят более молодые и красивые!

— Это просто смешно.

— Не очень. Такова судьба тех, кто наделен подлинной красотой. Единственный выход — не быть дурочкой. Долорес все правильно поняла. Добейся настоящей обеспеченности, а остальное само приложится.

— Каким образом?

— Заведешь любовников, все так делают. Вот тебе и весь ответ. Когда у дамочки хороший роман, она не ходит по земле, а парит над ней. Другого способа выжить в этом мире просто не существует. Научись думать о себе, как все другие женщины. Не будь дурочкой, Кэрри. Сейчас у тебя есть шанс — вот и не упускай его!

— Я бы мечтала иметь возможность бросить эту работу! — сказала Кэрри.

— Ерунда, — возразила Чарлин. — Ты уже вложила в этот бизнес очень много денег и времени. Проделала всю подготовительную работу, часами позировала фотографам, чтобы получился альбом, который ты носишь с собой. Ты много сделала для установления связей в обществе. Жалко все это выбросить за окошко! Тебе это окупится, да еще как, увидишь сама, кисуля! И не забудь, Кэрри, сколько сил потратили на тебя мы с Рексом. Мы не можем позволить себе роскошь потерять такую «звезду», как ты!

— Я понимаю, но…

— Кэрри, где ты можешь преуспеть больше, чем здесь? Ты любишь хорошо одеваться, ты любишь распоряжаться собой, ты любишь приходить и уходить по желанию.

— Верно. И в этом смысле моя работа дает мне все возможности.

— А почему мы все за нее держимся? Работа затягивает, и никто из нас никогда не сможет ее бросить. А когда приходят чеки на потиражные, кажется, что лучшей работы нет на свете!

— Беда в том, что неизвестно, сколько я продержусь! Что от меня останется, если ко мне все время будут относиться так, как сейчас? Я нуждаюсь в любви, Чарлин, неужели ты не понимаешь?

— Найдешь себе мужа, — уверенно сказала Чарлин. — Не опускай руки, и все образуется. Держись в форме, ходи по собеседованиям, и рано или поздно все обязательно образуется.

Чарлин осталась одна в сгущающихся тенях умирающего дня, в сгущающихся тенях лет, которым нет возврата, неотвязных воспоминаний и сожалений.

«Умница эта Кэрри, — думала Чарлин. — Уже прочитала написанное на стене, чего мне в ее возрасте не удалось. Ну не удалось, а что же было дальше? Где я сбилась с пути? Или мои карты неудачно легли с самого начала оттого, что я имела несчастье родиться женщиной с красивым лицом?

Никакой настоящей обеспеченности я так и не добилась. Была чересчур глупа, когда еще не исчезла возможность чего-то достигнуть. Была чересчур увлечена красивой жизнью, думала, что вино и розы — навеки. А теперь что? Одиночество и страх! Жизнь идет к концу, а что там, за гранью? Та же мишура, что здесь, размалеванный театральный задник, пузырьки шампанского — или пустота?

Ненавижу одиночество. Ненавижу, ненавижу. Я все ненавижу. Ненавижу шум и тени, ненавижу газеты, когда они толкуют, будто жизнь есть нечто большее, чем-то, что знаешь ты. А я сижу одна и все старею, старею, и все сильнее предчувствие приближающегося ужаса. А мое лицо! Мое морщинистое лицо. Господи, и это — мое лицо! Нет, нет, Господи, нет! Я ненавижу смотреться в зеркало. Лучше смотреть на фотографии, думать, какой я была. Боже ты мой, как я была прекрасна! Что мне делать дальше? Что? И эта проклятая печень. Что делать? Надо позвонить. Кому я могу позвонить?»

Мужчине. Ей нужен мужчина. Уже так долго она не была с мужчиной. Хоть бы Рекс был на месте. Он несколько раз приглашал к ней массажиста из своей парной, который за дополнительную плату делал ей «особый» массаж.

«Вот что мне надо, — думала Чарлин, — особый массаж». Но Рекса не было, Чарлин не знала телефон его парной, и черт его знает, работает ли сейчас этот его знакомый массажист. Все слишком сложно.

Чарлин налила себе полный стакан и, глотнув, вдруг вспомнила, что за делами так и не договорилась с Маркусом о встрече для разработки ее гороскопа на этот год.

Чарлин набрала номер.

— Маркус, — закричала она в трубку, — мне необходимо с тобой повидаться, и как можно скорее. Как можно скорее. Нет, это не терпит отлагательств!

В мае пошел третий год пребывания Долорес в Нью-Йорке. Положение в обществе у нее, можно сказать, было. И она была обеспечена. Она была миссис Гаупт, вот-вот дебютирующая в главной роли в бродвейской постановке, которую финансировал Генри. Долорес играла роковую женщину, не уходившую со сцены на протяжении почти всего спектакля. Постановка должна была поразить воображение критиков — Долорес не сомневалась в этом — и проложить ей путь в Голливуд.

Сначала были гастроли с бесчисленными неприятностями, включая увольнение двух режиссеров, уход в знак протеста героя-любовника, его возвращение после значительного увеличения гонорара. Потом, в середине сентября, спектакль привезли в Нью-Йорк. Сыграли его четыре раза, были единодушно осмеяны театральными критиками, и постановка лопнула. Долорес пришлось признать, что отзывы критики об ее игре оказались отнюдь не комплиментарными, если не считать пары упоминаний о великолепии гардероба.

Придя в ярость, она возложила вину за провал на неумелую режиссуру и заявила Генри о своем намерении взяться вскорости за новый спектакль.

Однако непредвиденные обстоятельства повлияли на ее планы. Не успела она наметить свои театральные планы, как выяснилось, что она беременна.