Глава IX
На другой день Кэрри, Долорес и Чарлин обедали вместе в «Форуме». Чарлин приканчивала третий коктейль.
— Это не такая уж серьезная операция, Кэрри! Заурядное дело и совсем не больно. Сколько у тебя недель?
— Около трех месяцев, я думаю.
— Еще немного потянула бы, так вообще не о чем было бы говорить! — негодующе заметила Долорес.
— Да поймите вы, наконец, не желаю я делать аборт!
— Дорогая, аборты никто не желает делать — это ты можешь понять? — Чарлин пожала плечами. — Дело же в другом: молодая девушка попала в беду, ей надо думать не только о собственном будущем, но и о будущем ребенка. Мел женат, ребенка он никогда не признает. Он уже сказал тебе, что не считает себя отцом. На него ты не можешь рассчитывать.
— Да, но…
— Ты сейчас думаешь только о том, сколько счастья даст тебе этот младенец, а что будет с ним, тебя мало волнует!
— Чарлин права, — поддержала ее Долорес. — Ты ведешь себя как законченная эгоистка. На какие средства ты собираешься воспитать его?
Ярко накрашенные ногти Чарлин приблизились к так же ярко накрашенным губам. Она медленно вдохнула дым сигареты и рассудительно сказала:
— Есть один выход — уедешь с ребенком к матери.
— Нет! — твердо возразила Кэрри. — Я не хочу, чтобы мать даже знала о ребенке.
— Рано или поздно ей придется рассказать о нем, — вздохнула Долорес. — И что ты ей скажешь?
— А ребенку ты что скажешь — кто его отец? — спросила Чарлин. — Или тебе нравится роль матери-одиночки, которая выдумывает небылицы о своем замужестве?
— Поверь мне, Кэрри, я по собственному опыту знаю, как дочь начинает презирать мать, если они остаются одни и мать не может дать ребенку всего того, что получают другие дети в нормальных семьях! — Долорес говорила искренне и убедительно.
— Детка, я знаю, как трудно принять такое решение, — вступила Чарлин. — Не сомневайся, знаю, и не понаслышке. Мне самой пришлось пройти через парочку абортов. Это совсем не шутка, но другого выхода нет. Пойми, не была бы ты такой красавицей, папаша ребенка на коленях бы ползал, умоляя тебя выйти за него, а на красоту сползается всякая нечисть! Счастье в жизни достается простушкам: они выходят замуж за достойных мужчин, которые их любят, у них и дома, и дети, и семейное счастье — все у них! А красоткам достаются одни слезы. Надо быть осторожней, Кэрри. На тебя каждый будет посягать, твое дело — опередить!
Кэрри отодвинула в сторону нетронутую еду.
— Я так жить не смогу. Чарлин распрямилась:
— У меня есть доктор, который все сделает законным образом. Это лучше, чем обращаться черт знает к кому. Все будет нормально, тебя положат в одну из лучших больниц. Там, правда, тоже не все просто: тебя должны осмотреть и психиатры, и гинекологи, и только потом ты получишь разрешение на чистку. Обойдется не меньше, чем в полторы тысячи, но того стоит. Самый чистый, простой и надежный способ. Я понимаю, Кэрри, до чего тебе все это противно — а кому нет? Но тут есть два важных обстоятельства: ты не желаешь впутывать в это мать и, если ты не избавишься от ребенка, ставь крест на своем будущем. С Мелом Шепердом или без оного.
Как все просто, думала Кэрри. Практично. Разумно. Действительно: иметь ребенка ей непозволительно. Это мечта, а мечты не всегда сбываются. Ну почему? Почему?
— Ева Парадайз! — вскричал Рекс, завидев ее.
Рекс был один в агентстве, Чарлин еще не вернулась с обеда.
— Боже мой, я полдня ищу тебя! Чуть с ума не сошел! Ты что, никогда не проверяешь свой автоответчик?
— Извините, — залепетала Ева, — просто я тут…
— Беги на собеседование! Просто сию минуту, слышишь? Ева не дослушала, схватила бумажку с адресом и помчалась. Она уже была самой настоящей моделью. Она бросила все, чем раньше подрабатывала, и жила в постоянной круговерти собеседований, проверок результатов, примерок и прочего. Рекс послал ее на пробу коммерческой рекламы мыла. Фирма заказала по отдельной кинопробе для каждой кандидатуры. Ева уже набралась опыта, научилась быть раскованной и милой перед объективом и была уверена, что все пройдет хорошо.
Приводя себя в порядок после съемки, Ева подняла глаза и увидела, что ей подмигивает Стэн Уолтерс, продюсер агентства — ясно, реклама досталась ей!
Из дневника Кэрри
15 декабря. Вчера Мел вернулся — авиалинией через полюс. Сегодня он позвонил из Калифорнии и сказал:
— Даю тебе слово, что сделаю операцию. Дай мне только получить развод, и потом у нас будет сколько угодно детей. Но в данный момент — ты понимаешь, что все губишь?
— Да, но все же…
Ну, на что я еще надеялась?
— Если адвокаты Маргарет разнюхают эту историю — я пропал! Неужели ты не отдаешь себе отчета в том, насколько серьезными могут быть для меня последствия? Тебе никогда не приходилось разводиться с разделом имущества. Ты просто обязана подумать и обо мне, а я и так по уши в проблемах!
— Мел, — сказала я, — никто ничего не узнает.
— Я не могу это принять, — твердо заявил Мел. — Еще раз тебе говорю: если ты оставишь ребенка, мы больше не увидимся!
Последовала пауза.
— Ты меня слышишь, Кэрри? Я больше не в силах спорить. Или ты делаешь, что я сказал, или это конец наших отношений!
Пока он говорил, я вдруг почувствовала, что моя жизнь висит на волоске. Мысль о том, что я лишаюсь ребенка… У меня нет слов выразить мои чувства! Но как я могу воспитать его, если Мел от меня откажется? И что за жизнь ожидает меня без Мела? Разве я могу упрекать его за недоверие, если ему врачи годами внушали, что у него не может быть детей? Его нынешнее поведение вполне логично. Как я могу убедить его, что все именно так, как я говорю?
— Мел, — сказала я, — ты на сто процентов уверен, что все будет, как ты обещаешь? Ты сделаешь операцию, мы поженимся, у нас будут дети? Мне невыносимо больно остаться ни с чем! Я не уверена, смогу ли пойти на аборт. Мне будто собственное сердце предстоит вырвать!
— Я понимаю, я все понимаю! Клянусь, все будет хорошо, радость моя!
— Я могу решиться на операцию только с этим условием.
— Верь мне, — сказал Мел, — верь, и все будет хорошо. И он повесил трубку.
«Да не будет твое сердце в тревоге, но, да и не знает оно страха» — эти слова звучат во мне. Я в капкане. Я хочу только одного — заснуть и ни о чем не думать. Боже милосердный, спаси меня, сделай так, чтобы все поскорей кончилось, мне же не вынести этого кошмара! Мне и дня больше не прожить — но я должна! Должна!
16 декабря. Скоро Рождество. Предпраздничное настроение повсюду в городе — но только не в сердце моем. Какой холод! Машины ползут по улицам со скоростью улиток, плотные толпы ползут по тротуарам, уровень грохота колеблется от девяноста до ста двадцати децибел, внутри меня что-то скулит: на помощь, на помощь! Сердце вот-вот разорвется. Господи, ну дай мне это счастье, дай мне еще немножко порадоваться мысли о моем ребенке!
Сердце мое рвется на части, оно познало радость жизни, ликует оттого, что стало инструментом Господня творчества, оно не желает расставаться со звеном, соединяющим дух и материю. И оно сжимается, отталкивается от страшной угрозы будущего, от знания неизбежности того, что предстоит: медицинские осмотры, разговоры с докторами, а потом — больница.
Я иду по Пятой авеню, мимо колокольчиков и вереска, мимо цветов и разноцветных лампочек, мимо оркестров Армии спасения. Дальше — туман. Блестящие машины замирают, урчат, ревут, гудят, загораживают мне путь. Вокруг лица, лица и лица, усталые и замученные, их владельцы несут пакеты, шлепают по слякоти, толкаются, пробираются, спешат. Высоко над головами голые древесные ветки, и холод, холод везде.
Неужели действительно приближается Рождество? Любовь в сердцах, в человеках благоволение, а я, куда ни гляну, вижу только смерть и тлен…
17 декабря. Доктор, о котором говорила Чарлин, направил меня к двум гинекологам, потом к двум психиатрам, те дали свои заключения, и все приобрело законный облик. Мне было велено сказать психиатрам, что я покончу с собой, если не сделаю аборт. Расплачивалась я со всеми наличностью, потратила несколько сот долларов. Предстоит еще оплатить счет из больницы — от семи сотен до тысячи. Доктор объяснил, что в больнице рассмотрят мои медицинские документы, примут решение, а потом мне скажут, когда и куда являться. Я изо всех сил стараюсь не думать о том, что делаю.
Долорес говорит:
— Делаешь единственно правильное дело. А что еще ты могла бы предпринять? Кэрри, ты не можешь родить этого ребенка! Не бойся, тебя кладут в прекрасную больницу, там все будет по науке и без всякой боли.
Я слушаю Долорес и думаю: но я же теряю ребенка, разве нет? Впрочем, об этом думать нельзя, не положено, запрещено. Об этом думать нельзя.
— Ты меня извини, — продолжает Долорес, — что я не могу проводить тебя в больницу, но я договорилась тут с одним, мы поедем в Монтего-бэй, и я не хочу упустить своего шанса. Действительно, может оказаться живец! Ты пойми, Кэрри…
— Что ты, Долорес! Все в порядке, не нужно меня провожать!
