Ева отложила пуховку и в последний раз проверила, все ли хорошо.

— Я перепугалась, что Леонард Бернстайн увидит нас вместе в этой чайной, но будет гораздо хуже, если я соберусь куда-нибудь с одним из плейбоев, а тот остановит такси, и окажется, что за рулем Марти, и Марти поведет себя со мной, как с доброй знакомой. Я этого больше всего боюсь!

Собственно, это было не единственное, чего боялась Ева: а вдруг Марти узнает, что уже дважды происходило между ней и Элиотом? Господи, какую ошибку она допустила!

Ева вспомнила слова Элиота: «Тантра-йога требует от мужчины самоконтроля. С физиологической точки зрения, удовлетворение ему нужно не чаще раза в месяц». «Везет» же ей! Откуда она знала, что раз в месяц придется на нее? Элиот нашел себе оправдание — видите ли, Ева слишком сильно волнует его!

Ева рассчитывала на какую-то особую терапевтическую технику, а получился самый обыкновенный секс: кстати, Элиот оказался значительно хуже Марти.

Но она-то какая дура — после элиотовского провала она согласилась еще разик попробовать его тантру, он убедил Еву, что беда произошла из-за его растренированности, а в следующий раз все будет по науке. Оказалось ненамного лучше — Элиот удержался, но это и все. Нет, какая же Ева дура — слушать сказки Элиота! Конечно, с Марти она тоже не каждый раз предохранялась, что ее немало беспокоило. Господи, все в жизни — сплошной бред…

Элиот, правда, больше не будет морочить ей голову — он уехал на побережье с курсом лекций, взяв с собой и жену. Грязный китаеза оказался еще и женатиком!

Еву мучил страх из-за того, что она не предохранялась, но еще хуже была ситуация с дядей Наппи.

Ева не имела права так снобистски вести себя по отношению к нему. Разве дядя Наппи виноват, что не получил образования и плохо говорит по-английски? С чего это Ева взяла, будто он способен изменить свою жизнь — в его-то возрасте! Дядя Наппи — иммигрант, он ни в чем не виноват, а Ева отвратительно повела себя с ним.

Терзаемая угрызениями совести, Ева заворачивала за угол, приближаясь к знакомой парикмахерской. Очень давно она сюда не заходила, постыдно давно, слишком давно не виделась с дядей Наппи. Но сейчас у Евы оставался еще целый час до назначенной съемки, она будет проходить совсем близко отсюда — вот Ева и навестит дядю Наппи, скажет ему, что виновата, они помирятся, и потом все будет хорошо!

Ева краешком сознания зафиксировала автомобиль официального вида перед парикмахерской. Вокруг толпились люди.

Что-то заставило Еву насторожиться, она почти подбежала к двери.

— Извините, туда нельзя. Полицейский офицер загородил ей путь.

— Что здесь случилось? Где мой дядя?

— Приказ, мисс. Придется подождать здесь, пока не выйдет следователь.

Офицер старался не смотреть Еве в лицо.

— Где мой дядя?

Из парикмахерской вышел человек, неся в руке черный чемоданчик. Перепуганная Ева бросилась к нему:

— Что здесь происходит? Я пришла повидаться с дядей! Я ничего не понимаю! Скажите, к кому я должна обратиться…

— К следователю.

Ева схватила за рукав человека с чемоданчиком.

— Прошу вас, объясните мне, что происходит? Где мой дядя? В эту минуту из парикмахерской вышли двое с носилками, покрытыми простыней. Они пронесли носилки через проход, расчищенный для них полицией в толпе, и задвинули их в заднюю дверь ожидавшей машины. Ева рванулась к ним с криком:

— Что с моим дядей?

Санитары не обратили на нее внимания, но другой полицейский офицер спросил:

— Вы родственница? — Да!

— Там в парикмахерской мастер, некто Антони Кавальери. Вы знаете его?

— Конечно, знаю, это Тони! Он работает у моего дяди!

— Если вы родственница, можете пройти и расспросить его. Ева побежала обратно к двери, но полицейский снова загородил ей дорогу.

— Келли! — крикнули ему от машины. — Пропусти ее, это родственница! Пусть она поговорит с тем, с мастером.

Тони сидел на одном из парикмахерских кресел, опустив голову и сильно сжав ладони.

— Тони, в чем дело? — закричала Ева.

Тони поднял голову и посмотрел на нее невидящими глазами.

— Нет его больше… Ах, Ева, деточка… — Нет!

У Евы перехватило дыхание.

— Тони, я не могу поверить, расскажи мне, что случилось, Тони, умоляю, расскажи мне, что случилось, я же ничего не понимаю, Тони!

— Он как раз брил клиента. Упал. Вдруг взял и упал. Деточка, я не знаю, как вышло, только он головой ударился о стальную ручку соседнего кресла.

— Тони, почему же они ничего не сделали?

— Они сказали, что он был мертв, прежде чем упал на кресло! Плечи старика затряслись.

— Как мертв? Тони, я не понимаю, как — мертв? Как он может быть мертвым? Как дядя Наппи мог умереть?

По щекам Евы лились слезы.

— Я все вымыл… Столько было крови… Голова раскололась…

— Как же, ты же сказал, он был мертв, прежде чем упал.

— Я говорил, я ему сто раз говорил, надо пойти и показаться доктору, я говорил, а он все не шел, он все время откладывал и откладывал.

— Он болел?

— Было какое-то внутреннее кровоизлияние, а он все не шел и не шел к доктору.

Тони зажмурился, будто стараясь прогнать дурное воспоминание.

— Я ничего не знаю. Я думаю, он умер от сердца. Взял и упал.

— Дядя Наппи!

Ева, слепая от слез, выскочила на улицу и подбежала к обочине. Дверцы машины были уже закрыты, мотор включен.

— Примите соболезнования, мисс, — сказал полицейский. Еву колотило от рыданий. Ей нужен был дядя Наппи — сию минуту, рядом, приветствующий ее своим добродушным смехом! Ева хотела снова услышать, как он напевает итальянские песенки, когда стрижет и бреет клиентов, хотела увидеть обращенную к ней улыбку, хотела услышать его слова: «Деточка, все будет прекрасно!» — хотела узнать, что она прощена… Если бы можно было сказать дяде Наппи, что она совершенно не собиралась игнорировать его все эти долгие месяцы, что она совершенно не желала, чтобы он думал, будто она его стыдится. Ну, как теперь быть — как сказать, что Ева всегда любила его и будет всегда любить его, будет гордиться им, своим дядей. Взять бы его старую руку в свои и наполнить его опять молодой жизнью — поздно!

Слишком поздно.

Машина отъехала от обочины.

Рекс улучил минутку среди рабочего дня, чтобы позвонить своему очередному возлюбленному Рэлу Талледею и условиться с ним о тайной любовной встрече. Очень тайной, по-настоящему тайной — не дай Бог, пронюхает о ней Харви Уиллингхэм Бабкок. С Харви Рексу предстояло встретиться за обедом, по сути дела, встретиться впервые, поскольку Мартита только прошлым вечером познакомила их.

Лихая девка, эта Мартита! Действительно, делает дела. Рексу всегда бывало трудновато расставаться с деньгами, но тут он снял со счета пять тысяч и передал ей. Ее план инвестиций так тщательно разработан, что можно не бояться прокола. Рекс верил, что когда акции поступят в свободную продажу, они будут стоить намного дороже, чем он заплатил за них, так что ему останется изрядный навар. Только с помощью Мартиты сумел он приобрести эти акции заранее.

Однако Мартита не оставляла его в покое, она хотела вложить не паршивые пять тысяч, а гораздо больше.

— Когда ты оставишь эту работу, тебе потребуется много денег, мой сладкий, — говорила она. — Конечно, я совсем не хочу, чтобы ты выложил последнее, но можно же попробовать раздобыть деньги! Вопрос в том, где их взять, но у меня есть идея.

Идею звали Харви Уиллингхэм Бабкок. Текстильный промышленник, миллионер за восемьдесят, всю свою жизнь присяжный гомосексуалист, сейчас практически был уже одной ногой в могиле. В Рекса он втрескался с первого взгляда — как Мартита и предсказывала.

— Мой сладкий, ты его типаж, ты именно то, что ему нужно, я знаю, что говорю!

Мартита — просто гений, все сразу же пошло на лад, поскольку, когда Харви прошлым вечером договаривался пообедать с Рексом, он сам сказал, что готов помочь Рексу вложить деньги.