— А в чем я должна, по-твоему, выступать?
— В комбинации.
— Хорошо, раз ты так считаешь.
— Тогда давай оба привыкнем к этому. В смысле, давай репетировать так, как будем выступать.
Марти повернулся к ней спиной и начал раздеваться. Ева умирала от смущения, но напоминала себе, что Марти смотрит в другую сторону. Она скоренько все с себя сбросила, наблюдая уголком глаза за Марти, и нырнула под одеяло в новом белье, специально для этой цели купленном. Интересно, оценит ли он все ее приготовления.
Они начали репетировать, но все время, пока шел диалог, Ева думала только о том, что ожидает ее дальше. Она надеялась, что Марти не замечает ее нервозности.
Роковой момент настал: Марти должен был поцеловать ее. Ева ощутила тяжесть его тела, силу его рук, поцелуи становились все более долгими. Ева чувствовала вкус его толстых губ и какой-то теплый запах, распространившийся в комнате. Горел свет. Ева закрыла глаза — ей не хотелось, чтобы вид лица Марти все испортил.
Руки Марти обследовали ее тело. Частью своего существа Ева наслаждалась прикосновениями, но другой — страшилась продолжения. Она резко втянула в себя воздух, когда он нажал, его настойчивость приводила ее в неодолимый ужас. То, что входило в нее, казалось таким громадным!
— Сухая ты, как выжатый лимон, — сказал Марти. А вдруг она чересчур мала для него? А вдруг он что-то там порвет и будет беда? Или застрянет внутри нее? Ева слышала жуткую историю о том, как в брачную ночь жених застрял в невесте и ничего не мог сделать, пришлось вызывать «скорую», и их вместе увезли в больницу! Говорили, что в больнице оба скончались.
Ева тряслась от ужаса, но знала, что ей необходимо пройти через это. Ей уже очень давно хочется стать женщиной.
— Расслабься, ты слишком напряжена.
— Извини.
— Может, вазелин…
— Вазелин? Зачем?
— Ты в напряжении и совсем сухая. Никакой смазки нет.
— Ты не сердись.
— Не зажимайся так, и сразу станет лучше.
— Я попробую.
— Эй, — тихонько позвал Марти потом. Его глаза с нежностью смотрели на нее.
Ева теперь могла спокойно рассматривать его лицо, не смущаясь никакими оспинками. Она видела только свет в его глазах и мягкий изгиб его рта. Неожиданно Ева подумала о своих родителях: она часто недоумевала, почему ее миловидная мать вышла замуж за отца — человека грубоватой внешности. Сейчас, лежа в объятиях Марти, Ева поняла.
— Мы привыкнем, друг к другу, и будет лучше. Марти нежно и осторожно целовал ее шею, уши и глаза.
— Ты сначала была ужасно зажата. Мы еще не знаем, друг друга, но скоро узнаем, и будет просто прекрасно, вот увидишь.
Еве было так тепло и уютно в его объятиях, их пальцы легонько переплетались воспоминанием о недавней интимности… Какое удивительное чувство — его дыхание, так близко, совсем близко. Быть частью этого тела с его гибкими движениями, слышать биение сердца, наблюдать, как ритмично поднимается и опускается грудная клетка, касаться кожи и волос на груди, отыскивать удобное местечко для головы на его плече. Как все это прекрасно — соответствовать другому человеку! Наконец-то!
Ева получила все, чего ждала, и много больше того, о чем мечтала. Как хорошо, что она избрала именно Марти. Что-то в нем такое — может быть, его одиночество? Боль утраты? Но это «что-то» наполняет его любовью и нежностью. Он сильно отличается от всех мужчин, с которыми Еве приходилось сталкиваться до тех пор.
Новизна вошла в ее жизнь, но за счет утраты чего-то другого. Странное чувство она сейчас испытывает — и сладкое, и горькое, и ностальгическое. Ева снова подумала о родителях.
Когда они были молоды, как она сама теперь, они ее зачали. Она начала путешествие с крохотной точки, потом стала младенцем, потом росла — до этой самой минуты, когда все, что было раньше, осталось навсегда позади. Но ведь именно то, что осталось позади, и сделало ее тем, что она есть сейчас, что же теперь будет с прошлым? Грустно думать, что отныне прошлое будет жить только в ее памяти. А потом и этот день превратится в воспоминание, станет частью памяти.
Ева взглянула на Марта. Он мирно спал, улыбаясь во сне. Ева тоже улыбнулась и уже через минуту крепко спала.
Глава V
Рекс оставил письмо прямо посередине своего стола.
«Дорогой Рекс!
Я сегодня забегал в агентство только ради того, чтобы видеть тебя. Ты утверждаешь, будто ничего не изменилось, с чем я никак не могу согласиться: изменилось очень многое.
Ты знаешь, что я люблю тебя и все в тебе, люблю таким, какой ты есть, люблю все, что делает тебя Рексом Районом. Получилось, что я люблю тебя тем больше, чем чаще вижу. Моя любовь не изменилась, разве только усилилась. Если есть надобность объяснять, почему я сейчас подчеркиваю это, я скажу — из-за перемен в тебе. После возвращения из Пуэрто-Рико ты сосредоточился на определенных аспектах своего сексуального поведения до такой степени, что счел нужным даже просветить мой невежественный разум. Я знал о твоих наклонностях еще до того, как узнал, что тебя зовут Рекс. Именно поэтому я согласился на встречу с тобой в баре для мальчиков. Я стал твоим другом, твоим любовником, я тебе исповедовался, я плакал на твоем плече — и любил тебя сильней, чем мог выразить словами. Теперь я столкнулся с новым аспектом твоего существования, который мне еще больше по душе, но ты напуган. Ты говоришь, что тебе известна твоя сущность. Угомонись, я тоже ее знаю и еще больше люблю тебя за это. Что до меня, то разница между гомосексуальной и гетеросексуальной любовью так же значительна, как разница между туалетными комнатами для мужчин и для дам. По закону полагается устраивать раздельные комнаты, но единственная разница — знаки на дверях. Внутри — одно и то же. Гетеросексуальностъ не может обеспечить нормальных половых отношений. Гомосексуалам доступно удовлетворение, и они получают его — в этом все дело.
Конечно, многие из так называемых гетеро тоже что-то для себя имеют, но я полагаю, это не имеет значения, верно? В любом случае, я не понимаю логики твоих поступков и не думаю, что это существенно. Почему ты боишься любви? Почему ты так зациклен на себе? Может показаться, будто стыдишься любить меня. Я тебя только об одном прошу: доверься мне хоть немножечко. Я не ребенок. Я знаю, что такое жизнь. Не отталкивай меня — вот этого мне не вынести. И я не верю, что тебе не нужен, — возможно, это бальзам, которым ты хочешь утишить больную совесть. Ты замечательный человек, в тебе столько любви, что с твоей стороны почти эгоистично держать ее всю в себе. Я хочу только одного — разрядить напряженность, которая так и чувствуется в атмосфере. Я хочу опять увидеть сияние на твоем лице и блеск в твоих глазах, когда они обращены ко мне. Да знаешь ли ты, что с самой среды ты ни разу не поцеловал меня, а раньше поцелуи были естественны, как песня? Если дело не в страхе, не в чувстве вины — то объясни мне, что вызвало перемену в наших отношениях?
Оратор».
От чтения этого письма у Чарлин мурашки по коже побежали. Сколько лет близости к Рексу, сколько лет совместной работы — она привыкла воспринимать его половые склонности как нечто данное. Но вот это письмо вдруг придало новую реальность извращенности Рекса, сделало ее чуть ли не интимной. Чарлин почувствовала, что это каким-то образом касается и ее. И передернулась.
Рекс, безусловно, имеет право на свои штучки. Но никто не Давал ему права ни щеголять гомосексуальностью, ни вовлекать в нее тех, кто не разделяет его вкусов. Черт побери, почему он не держит на стороне своих дружков-педрил и переписку с ними?
На столе Рекса замигал телефон, и Чарлин взяла трубку.
— Алло… А, Лэрри, как дела?
Звонил Лэрри Рид, один из вице-президентов фирмы «Хинсдейл и Смит».
— Чарлин, ну милая моя, ради Всевышнего, перестань ты присылать ко мне всех этих педиков!
— Каких педиков, Лэрри? О чем ты говоришь, я никогда к тебе не присылала никого из этой публики!
