Ева не понимала, не могла понять, что с ней, откуда эта раскованность, эта безудержность. С нею еще никогда не бывало такого.

Вдруг Франко остановился и отвернулся от нее.

— Иди одеваться! — приказал он. — Перекур. Он сразу стал далеким и замкнутым.

Пока Ева позировала, она была соединена с ним узами наподобие любовных. Она излучала чувственность и женственность, а он их воспринимал. Вдруг узы распались. Ева оделась, привела себя в порядок и уселась на диван рядом с Франко, отчего-то ощущая себя более обнаженной и смущенной, чем прежде.

Она и ахнуть не успела, как Франко навалился на нее. Рот его был полуоткрыт, тяжело дыша, он раздвинул языком ее губы.

— Вы что? — испугалась Ева.

— Детка! — он крепко держал ее, а язык скользнул ей в ухо. Ева запротестовала — слабо и глупо:

— Не надо! Мне… мне противно! Франко грубо облапил ее.

— Это нечестно! — вскрикнула Ева, вырываясь. Он отпустил ее.

— Все понял. Но ты безумная баба, так что я не виноват, что полез на тебя!

На обратном пути на Флорал-парк Ева старалась разобраться в происшедшем. Ей еще ни один мужчина не говорил: «Сама виновата, что я полез на тебя!» Она даже не слышала таких выражений! «Он хотел, — думала Ева, — он хотел меня. Хотел. Меня».

Какой волнующий мир раскрывался перед ней, какой далекий от Флорал-парка! Ничто в прошлом не подготовило ее к новой жизни. Еве казалось, что с нее сняли оковы. Только теперь она начинает жить, двигаться, ощущать себя.

Но разобраться в смешанных чувствах, которые вызвал в ней Гаэтано, Еве оказалось не под силу. Как жалко, что нет никого, с кем бы она могла поговорить об этом!

Долорес услышала, как Кэрри спрашивает по телефону:

— Что собой представляет ваш друг, этот Сол Франклин? — Выслушав ответ, Кэрри продолжала: — Нет, Джефри, я подумала, что он грязный старик, вызывающий жалость. И делает вид, будто интересуется фотографией.

«Грязный старик! Неплохо это она сказанула! — подумала Долорес. — А грязный старик, вызывающий жалость, — еще лучше».

— Я не могла не слышать, что ты говорила по телефону, — сказала она Кэрри.

— Ничего страшного.

— Знакомое имя — Сол Франклин. Я уверена, что знаю его, но, убей, не вспомню, где мы встречались!

— Он раздобыл мой номер телефона через справочную и представился другом Джефри Грипсхолма. Джефри утверждает, что они едва знакомы. Мне он предложил двести тысяч! Не вспомнила, где вы встречались?

— Двести тысяч? Двести?

— Он сказал: бери, сколько хочешь, а у него было двести тысяч наличными. Подумать только, он даже не в сейфе их держит!

— Нет, я имела в виду совсем другого человека, — сказала Долорес.

На другое утро Долорес забежала в агентство, чтобы вручить Рексу контрольки своих новых фотографий — на выбор. У этих педиков бывает прекрасный вкус!

От него она зашла к Чарлин, поболтала о том, о сем и будто, между прочим, поинтересовалась:

— Говорит тебе о чем-то имя — Сол Франклин?

— Когда-то давным-давно я была с ним знакома. А кто, спрашивается, не был? — фыркнула Чарлин. — И, конечно, я много чего слышала о его нынешних фокусах. Он не изменился с годами. Не знаю, правда, комплимент ли это для мужчины или оскорбление! А что?

— Просто он сказал, что готов сделать мои пробы!

— Ласточка, я могу тебе точно сказать, что будет. Он начнет вполне кошерно, с «Роллейфлексом» в руках. Потом возьмется за трехмерную камеру, щелкнет тебя так и эдак неглиже, а после предложит сниматься голяком — за дополнительную, конечно, оплату. Фотографии «Роллейфлексом» ты использовать не сможешь, ибо, несмотря на долгие годы практики, Сол не фотограф, а дерьмо. Слайды неглиже он тебе не даст — они предназначены для его личной коллекции. И, строго между нами, Долорес, снимки голяком тебе не могут повредить по той простой причине, что их никто никогда не увидит, кроме Сола Франклина. Говорят, он часами рассматривает их и занимается онанизмом. Коллекция у него должна была образоваться фантастическая: он начал собирать ее еще, когда я была актрисой, а было это, извини, в двадцатые годы. Подозреваю, что так или иначе у него перебывали все красивые женщины Нью-Йорка. Если хочешь заработать, то это вполне безобидный способ.

— Безобидный?

— Естественно! Во-первых, как я уже сказала, Сол Франклин никому свою коллекцию не показывает, хотя одному Богу известно, сколько добропорядочных замужних женщин окажутся в беде, когда он откинет копыта. Во-вторых, — Чарлин деликатно понизила голос, — не стоит у него уже очень давно!

В течение часа Долорес разыскала в телефонном справочнике Манхэттена номер Сола Франклина и позвонила ему.

— Лапочка, привет! — вскричал Рекс при виде Евы, которая зашла в агентство к концу дня.

— Девочка с каждым днем все лучше смотрится! — улыбнулась Чарлин. — Ева, одну минуточку, извини! Рекс, тебя еще не осенило по поводу двадцатипятилетней модели для рекламы «Аллереста»?

— Хоть убей, никто в голову не приходит! С тех пор как федеральные власти придумали новые ограничения, это превратилось в дикую проблему!

— Могу поспорить, что зрители и не думают, будто те, кто рекламирует лекарства по телевидению, сами больны всеми этими болезнями! Ладно, черт с ним! Кстати, а о нашей малышке ты уже слышал?

— О Еве? Нет. О чем ты?

— Как она побывала у Франко Гаэтано. Я теперь с нетерпением жду его пробы. Франко говорит, что между ними возникли просто фантастические биотоки!

— Какие биотоки? — переспросила Ева.

— Биотоки — это то самое, что или возникает между художником и моделью, или не возникает.

Ева почувствовала, что заливается краской. Что рассказывает Франко про нее?

— Секс и только секс, ничего кроме! Абсолютно все строится на сексе!

— Боже мой, — слабеющим голосом пролепетала Ева.

— Да не смущайся ты, малыш! — рассмеялась Чарлин. — Тебе придется к этому привыкнуть, если ты собираешься стать знаменитой моделью!

«Секс, — размышляла Ева по дороге домой на Флорал-парк. — Значит, вот в чем смысл моих странных ощущений!»

В субботу и воскресенье Ева работала в бакалейной лавке, помогая отцу и воображая себя прославленной моделью в ослепительном туалете вместо рабочего халатика. Когда лавка закрылась, Ева пошла по Тьюлип-авеню к церкви Пресвятой Богородицы. В церкви она нашла свое любимое местечко, мягко озаренное мерцанием свечей на алтаре святых. Ева преклонила колени и немного посидела в ожидании покоя. Пройдя затем к алтарю святой Юдифи, она помолилась, зажгла несколько свечек, опустила монетки в коробку с прорезью, поставленную рядом с алтарем.

— Помоги, помоги, помоги мне, святая Юдифь, — просила Ева. — Пусть наступающая неделя станет поворотной в моей судьбе. Пожалуйста! Обещаю распространять слово о деяниях твоих, раздавать верующим брошюры с твоими молитвами.

Ева низко склонила голову, становясь на колени перед алтарем. Выйдя из церкви, она чувствовала себя значительно лучше. Святая никогда не отказывала ей, и Ева понимала, что может полностью положиться на нее и в этом деле!

Долорес покинула Зал сафари в универмаге «Бонвит» с двумя платьями в коробке.

Такси доставило ее на угол Шестьдесят второй улицы и Парк-авеню к дому Сола Франклина, который ее уже дожидался. Все шло в полном соответствии с прогнозами Чарлин: пробы Сол начал делать «Роллейфлексом», затем перешел к слайдам. Долорес, облаченная в черный кружевной пеньюар, полулежала на муаровой кушетке под Ионой с китом на гобелене.

Сол сказал:

— У тебя поразительной красоты тело! Я хотел бы получше выявить все его достоинства с фотографической — ха-ха! — точки зрения!

— «Плейбой» как раз предложил мне три тысячи за право напечатать фотографию ню, — протянула Долорес. — Твой вариант будет подороже.

— Ты не спятила случайно?

Сол, наряженный в бледно-зеленые брюки и коричневый охотничий пиджак, осторожно поставил камеру на «Стейнвей».