Джинни выпила остатки кофе и поставила чашечку.

— Ты в состоянии сделать так, чтобы официант обратил на нас внимание?

— Попробую.

Долорес подняла руку, но смотреть продолжала на Джинни.

— Мужчины. Чем глубже я их узнаю, тем больше я убеждаюсь, что мы им льстим, когда называем хренами. Слишком хорошо для них.

— Абсолютно точно! — обрадовалась Джинни. — Им другое название больше подойдет. Ну, например…

— Например — какое?

— Например — блохи!

— Гениально! Блохи, которые скачут!

— Прыгнул — спрыгнул.

— Наш официант идет. Официант, счет, пожалуйста!

— Блохи, — повторила Джинни, — блохи.

Еве казалось, что она уже сто лет мечтала о том, чтобы Брюс уложил ее в постель.

Сейчас они сидели вдвоем в библиотеке Брюса, где стены были украшены гравюрами на тему охоты на лис. Чанг, слуга-китаец, был только что отпущен домой. Теперь им ничто не должно помешать, думала Ева. Брюс присылал ей цветы. Брюс согласился оплачивать расходы на няню для Эндрю, наконец, сегодня Брюс преподнес ей золотую булавку с рубинами от «Тиффани». Ева выполняла все инструкции Чарлин, и Брюс охотно на все соглашался, так что какие могли оставаться сомнения в том, нравится ли ему Ева? И вот они сидят вдвоем, но отстраненные друг от друга, с тягостным ощущением неизбежности того, что должно произойти — сегодня же, сейчас!

Брюс раскурил сигару, подлил себе виски и несколько принужденно улыбнулся. Ева все отчетливей понимала, что он также чувствует предгрозовую напряженность в уютной комнате, как и она. Атмосферу необходимо было разрядить. Ева предпочла бы обстановку романтической случайности, сдачу на милость победителя после целого вечера танцев вдвоем или возвращение домой с коктейлей: легкое опьянение, возбуждение, невозможность сдерживать себя… Но Еве придется мириться с тем, что есть, а в том, что это случится сегодня же ночью, не было никакого сомнения. Брюс сидел рядом с ней, но был таким чужим, таким далеким!

Ева затихла, смирно сложив руки, и ожидала развития событий, чувствуя себя полной дурой. Она всей душой надеялась, что Брюсу достанет опыта на то, чтобы перебросить мостик к ней быстро и безболезненно. Ева понимала, что, попробуй она затеять легкий разговор, каждое слово прозвучит, натянуто и фальшиво. Ева потянулась дрожащей рукой за новой сигаретой. Внутри нее тоже что-то мелко дрожало.

Она и ахнуть не успела, как все произошло: Брюс повернулся к ней, взял из ее рук сигарету и загасил в пепельнице. Он привлек Еву к себе, все сильнее и сильнее стискивая в объятиях, пока она не испустила полузадушенный вскрик. Рука Брюса скользнула в вырез ее платья и точно прилипла к обнаженной коже. Он рывком притянул ее еще плотней к себе и, потеряв равновесие, они вдвоем повалились плашмя, лихорадочно отыскивая самое важное друг в друге, спеша скинуть и отбросить обременительные помехи в виде одежды, сомнений, робости, смущения и незавершенности.

Еве казалось, она взорвется от нахлынувшего на нее чувства, от неутолимой жажды, сжигающей ее.

Потом они лежали в мерцающем свете свечей, освобожденные от страсти и утомленные схваткой, и Ева слушала дыхание Брюса, становившееся все ровнее. Тепло, исходящее от его тела, и тепло ее собственного успокоенного тела создавало ощущение удивительного комфорта. Еве хотелось кого-то поблагодарить за это, но она не знала кого. Ей хотелось найти слова, чтобы хотя бы Брюсу рассказать об этом чувстве.

Так они лежали в обнимку, изредка дотрагиваясь, друг до друга или соединяя полуоткрытые неподвижные губы.

Ева заглянула в его лицо — сосредоточенное и спокойное. Она провела рукой по его волосам.

— Счастлива?

— Да, — прошептала она, едва касаясь его губ. — Разве ты не видишь?

— Я рад, что тебе тоже было хорошо. Ты сама не знаешь, до чего ты нежное существо.

Они поцеловались.

— Ты можешь остаться на всю ночь? — прошептал Брюс. Евины руки прошлись по его телу.

— Я смогу оставаться на ночь сколько ты захочешь, когда у Эндрю появится няня.

Они смотрели друг другу в глаза, а блики свечных огоньков трепетали на стенах.

«Спасибо тебе, Чарлин», — сказала про себя Ева с тем же выражением, с каким она прежде благодарила свою святую.

— Но еще раз-то можно! — хрипловато шепнул Брюс.

Он поднял Еву на руки, отнес ее в спальню и закрыл дверь.

— Я знаю, у меня чересчур высокие запросы, — сказала Кэрри.

Они с Евой обедали в «Гурмане».

— Я все время увлекалась не теми, но сейчас я готова пойти на компромисс. Понимаешь, Ева, ведь может оказаться, что лучшим мужем для меня будет человек без затей, простой и ординарный.

— Но именно такие, как правило, оказываются еще и женатыми.

— А потом он покажется мне вначале скучным, но в процессе семейной жизни в нем могут раскрыться и другие качества, правда? Короче говоря, Ева, есть такой человек, и я решила попробовать наладить с ним отношения.

— А кто он?

— Его зовут Джек Адаме.

— Но он тебе хоть чуточку нравится?

— Сама не знаю. Мы с ним уже два раза встречались, и я старалась узнать его получше. Я все спрашиваю себя, есть ли что-то за его стандартной внешностью? Знаешь, коротко подстрижен, носит деловой костюм с галстуком в турецкий рисунок, застегнут на все пуговицы. У него светлые, довольно бесцветные волосы, невыразительное лицо, монотонный голос.

— Жуткий портрет!

— Такие, как он, женщин не волнуют. Но если это правда, что самые лучшие мужья — это обыкновенные мужчины без затей, то я должна проявить терпимость к нему и попытаться понять его, разве нет? Иначе я, возможно, буду потом локти кусать.

Ева призадумалась.

— Может быть. Может быть, ты и права. Кэрри вздохнула.

— Я решила попытаться, Ева. Мне необходимо найти смысл отношений с мужчиной. Я этого так хочу!

Долорес сидела в спальне перед зеркалом и лениво думала, куда ей девать себя вечером. Уже ноябрь, сезон еще и не начался по-настоящему, а ей уже все успело осточертеть. Она сосчитала в уме — прошло пять лет с тех пор, как лопнул ее голливудский контракт и она приехала в Нью-Йорк. Долорес обвела взглядом обстановку. Она неплохо преуспела, но ей уже под тридцать. Время-времечко, как оно летит! Собственно, что не так? Откуда у нее эта уверенность в том, что цели она так и не достигла? Долорес донимали сомнения, и, как она ни гнала их прочь, ничего не получалось. Впрочем, черт с ним, со всем! Она — Долорес Хейнс, и она не капитулирует!

Долорес провела ладонью по лицу, восторгаясь мягкостью и нежностью кожи. Обстановка спальни, удобный туалетный столик, трельяж. В меру яркое освещение, розоватые отсветы в зеркалах от постельного покрывала и драпировок — все это подчеркивало совершенство ее красоты.

В спальне легче, чем на работе, где тебя непрестанно рассматривают беспощадные и опытные глаза, где тебе покоя нет от вечной настороженности и тревоги — неужели они видят первые тоненькие линии морщинок, мелкие дефекты кожи, пигментные пятнышки, на борьбу с которыми Долорес истратила целое состояние?

Пальцы задвигались, осторожно втирая в кожу крем для маски. Долорес с ненавистью вспомнила слова, случайно услышанные вчера вечером на приеме с коктейлями:

— В свое время она была красавицей. Ты помнишь Чарлин Дэви? Первая красотка в городе! Ну не жалко ли, что женщины стареют?

Долорес тогда оглянулась и увидела говорившего: седенький старикашка за семьдесят, всем известный ловелас, которого никто никогда не видел с девицей старше двадцати.

Долорес так и зашлась от ярости. Интересно, почему она со вчерашнего вечера так и не может забыть слова старикашки и продолжает злиться? Сомнения подтачивали душу Долорес.

«Да ладно, дерьмо все это!» — сказала она себе и потянулась к своему рабочему альбому. Медленно перебрасывая страницы, она оценивающе рассматривала собственные фотографии. С ума сойти, какая красота. Восторгаясь собой, Долорес впитывала в себя бездонные озера своих очей, изысканную складку зовущих губ, нежную линию грудей, блеск волос и пластичность тела. «Не о чем беспокоиться, детка, — сказала она себе, — в тебе еще ой какой невыработанный ресурс!» А при современных методиках, при атлетическом зале Куновского, косметическом кабинете Бенне, при регулярности посещения мальчиков у Джинни Долорес продержится куда дольше Чарлин!