— Какой ужас! — выдохнула она.

— Такие вещи бывают, — сказал дядя Наппи, — никто не знает, где кого подстережет смерть.

— Бедная Долорес. Она мечтала выйти за Спиро замуж.

— Зачем ей нужен был этот старый урод?

— Ты не понимаешь, дядя Наппи! — вспыхнула Ева. — Такой человек, как Спиро, который везде бывал, знал всех на свете… Ну как тебе сказать…

Ева действительно не знала, как объяснить суть таких людей, как Спиро.

— Все равно старый урод, — настаивал дядя Наппи. — Значит, твоей подружке нужно только одно — сольди!

Он выразительно потер палец о палец.

— Ну что же, деньги вещь очень нужная, — сказала Ева.

Дядя Наппи собрал старые газеты и понес их к мусорной корзине, а Ева обозрела собственные фотографии в рамках, развешанные по всей парикмахерской. Дядя Наппи каждые несколько месяцев заменял старые фотографии новыми, которые делались все лучше. Рассеянно глядя на свои изображения, Ева спросила:

— Дядя Наппи, а почему бы тебе не сделать тут новый интерьер? Тогда в парикмахерскую стала бы ходить клиентура получше.

— Я и старой клиентурой доволен. Есть клиенты, которые десятилетиями посещают эту парикмахерскую. Я доволен.

— Было бы лучше для бизнеса. Ты мог бы повысить цены. Дядя Наппи покачал головой.

— Ева, деточка, я старый человек. Твой старый дядя доволен тем, что у него есть.

— Дядя Наппи, ты мог бы сделать из этого потрясающее современное заведение. Как Карузо сделали: повесили вывеску «Parrucchiere», и народ повалил, хотя половина клиентов даже правильно прочитать название не может. А ты знаешь, наши дурочки-модели вместо Энрико говорят Онрико, представляешь? И все равно все идут именно в парикмахерскую Карузо, потому что там стильно, там модерново, там…

— Ты меня поражаешь, Ева, — расхохотался дядя Наппи. — Разве ты не знаешь, что твой старый дядя — обыкновенный крестьянин? Крестьянином родился, крестьянином и помрет!

— Дядя Наппи, раз Карузо могут, значит, можешь и ты. Карузо тоже итальянцы.

Дядя Наппи не сдавался.

— У тебя появились разные фантазии, так ты хочешь, чтобы и дядя расфантазировался, в высший свет полез. Невозможно. Деточка, я простой старый итальянец. Не могу я сделать того, что тебе взбрело в головку.

Еве показалось, что в голосе старика вместе с усталостью прозвучала и нотка печали. Он собрал свои ножницы и гребни, уложил их в стерилизатор. Ева молча рассматривала стены. Как бы понять, что гложет ее? Ей же не просто хочется, чтобы у дяди Наппи была парикмахерская получше, нет, что-то другое… А что если солидные люди каким-то образом увидят ее фотографии на этих стенах? Увидят и пожелают узнать, почему они тут развешаны? И спросят дядю. Дядя, конечно, ответит: а это моя племянница, Ева Петроанджели. И что тогда?

Она же умрет от конфуза, если Джефри Грипсхолм или кто-то другой, тоже богатый, значительный, знающий толк в жизни, выяснит, что дядя у Евы — простой парикмахер.

Ева смотрела. Дядя Наппи, усталый и согбенный, принялся подметать парикмахерскую. Он так много работает. Все Петроанджели много работают — как иначе прожить? У Евы сердце разрывалось при мысли о них — о родителях, о дяде Наппи, о бабушке. Вдруг она поняла, что ей жалко не только их, но и себя тоже. Надо ему сказать, она должна себя как-то защитить.

— Дядя Наппи, — начала Ева, — если вдруг тебя спросят обо мне… Ну, если это будет человек по виду богатый… или важный… — Она замялась. — Понимаешь, я же знакома со многими из высшего общества, меня принимают в лучших домах. Я должна заботиться о карьере, у меня вся жизнь впереди и…

Дядя Наппи отставил щетку. Медленно разогнулся. Еве показалось, что он обиделся, но она продолжала:

— На моей работе большое внимание обращается на условности, а у многих бывают и предубеждения, поэтому в агентстве изменили мое имя…

Ева запиналась все больше, не зная, как объяснить то, что необходимо было объяснить. Дядя Наппи тихо сказал:

— Я всегда говорил, что наступит день, когда ты начнешь стесняться своей семьи.

— Да нет же, дядя Наппи, дело совершенно не в этом! Старик с минуту внимательно смотрел на нее.

— Ладно, раз так, я сниму все эти фотографии, чтобы никто ни о чем не спрашивал и никто ничего не говорил.

Он подошел к стене и потянулся за ближайшей фотографией. Ева схватила его за руку.

— Нет, дядя Наппи! Пусть фотографии висят себе! Это для меня хорошая реклама, я совершенно не против того, чтобы фотографии висели, но только…

Дядя Наппи был явно сбит с толку.

— Так что же ты хочешь? Ты мне скажи, что тебе надо, деточка?

— Не трогай фотографии, дядя Наппи. Пусть все видят и обращают на меня внимание — это хорошо. Я только не хочу, чтобы нас как-то связывали.

— И что я должен говорить? — ровным голосом спросил старик.

— Ну, просто одна девушка… или дочь старого клиента. Дядя Наппи закивал седой головой.

— Договорились, — мягко сказал он. — Раз ты так хочешь, Ева, дядя Наппи сделает, как ты ему скажешь.

Рекс выкроил несколько минут из очень загруженного дня, чтобы помочь новой девушке Корри Хэррис, которой агентство решило заняться, отрепетировать красивую походку. На нем был пиджак в стиле короля Эдуарда и рубашка с пышным жабо. Выставив бедро, небрежно положив руку на пояс, наклонив голову к плечу и полуприкрыв глаза, он внимательно и придирчиво наблюдал за новенькой, прохаживающейся взад и вперед по комнате.

Зазвонил телефон. Рекс повернулся к рабочему столу, посмотрел, который из огоньков мигает, и пожал плечами:

— Остальное, кисуля, отложим до завтра!

Ученица улыбнулась и выпорхнула в коридор, двигаясь несколько грациозней, чем в начале урока. Звонила Полли ван ден Хейвель.

— Рекс, мне нужно, чтобы ты прислал трех девушек. Слышишь, трех, не больше. Ты прекрасно знаешь, я терпеть не могу, когда в моем офисе толчется лишний народ, так что пришли самых лучших, кто у тебя есть. Натуральный цвет волос и натуральный тип красоты. Никаких крашеных голов, понял? Капля красящего шампуня, и я отсылаю девицу обратно. Без опозданий — завтра в десять пятьдесят.

В дверях Чарлин ожидала конца разговора.

— Рекс, «Портер и Тейлор» дико злы на нас!

— В чем дело?

— Джилиан Хьюз. Они взяли ее на коммерческую рекламу слабительного, и она соврала, что умеет плавать. Явилась на съемки и выяснилось, что ни черта она не плавает. Я им сказала: я же не могу проверить, плавает она или не плавает. Что у меня, бассейн в офисе?

Через полчаса Рекс появился в дверях кабинетика Чарлин с вопросом:

— Слушай, что делать? Звонит Барбара Лонгуорт, говорит, у нее муж заболел — не пришлю ли я ей сотню долларов. Надо выручить?

— А принято уже решение насчет рекламы мыла «Модерн»?

— Да нет. Барбара говорит, что ей нравится Сэнди Холдер, и она собирается проталкивать Сэнди на эту рекламу, но…

— Ты не послал деньги, Рекс?

— Ничего я не посылал! Но, Чарлин, если мы не дадим ей денег, мы можем погубить надежды Сэнди на эту рекламу, чего мне очень не хотелось бы. Допустим, я сейчас откажу Барбаре, тогда она от злости на нас вычеркивает Сэнди из списка!

— Рекс, как ты вообще можешь даже обсуждать вопрос о деньгах для Барбары? Ты что, маленький и не знаешь, как это называется? Это называется взяткой! Мы уже три года получаем в Лицензионном бюро рейтинг «двойное А», и нам нет никакого смысла ставить под удар нашу репутацию!

— Черт, наверное, ты права, Чарлин! — обескураженный Рекс побрел обратно к себе.

— Ева, ты очень жестоко обошлась с дядей Наппи! — зазвучал в трубке голос матери. — Как ты могла? Я только что узнала!

— Но я же не хотела его обидеть, честное слово!

— Откуда в тебе этот снобизм? Стыдишься собственной семьи!

— Мамуся, нет…

— Ты просто не понимаешь, как любит тебя дядя Наппи! Ты причинила ему боль, Ева, очень сильную боль.

— Я же не нарочно. Мне просто не хотелось, чтобы люди получили неправильное представление обо мне. Мама, ты понятия даже не имеешь, как трудно пробиться! Мне приходится следить за каждым своим шагом, защищать себя…