Она рассеянно взяла со столика почтовую открытку и перечитала ее:

«Тринидад: солнце, синева, секс и испанский аристократ. О чем еще может мечтать девушка? Привет, Долорес».

Зимний Нью-Йорк, шипованные шины и цепи вспахивают мостовые, сейчас уже очень поздно, четвертый час ночи, и за окном — густой шепот снежных хлопьев, подрагивание замерзшей улицы, низкое гудение охолодевших проводов.

Устав от бесплодных размышлений, Кэрри решила принять ванну.

— Стоп! Детка, ты прямо молодец!

Ева подняла голову от туалета, над которым склонялась целый съемочный день. Коленки ныли — спасу нет, болела спина от беспрестанных наклонов, распрямлений и вытягиваний, которых требовала ее роль — роль молодой жены, открывшей для себя достоинства нового средства для чистки ванн и туалетов.

— Закругляемся! — объявил Рон Томпсон, режиссер и продюсер рекламы.

Ева стала собирать свое барахло, Рон удержал ее руку.

— Слушай, давай выпьем вместе в моем личном офисе, а потом уже разойдемся по домам, а? Не знаю, как ты, но мне сейчас выпивка не повредила бы!

Стены личного офиса Рона увешаны дипломами. Ева читала: «Специальная премия: десерты», «Второе место: сладости и закуски», «Золотая пальма: моющие и чистящие средства».

— Тебе нравятся мои Клео?

— Клео?

— Ну, статуэтки! — Рон указал на полку. — Это наш эквивалент голливудских Оскаров.

— Здорово!

Еве казалось лестным, что Рон Томпсон, смуглый и симпатичный победитель всех этих конкурсов, настолько расположился к ней, что пригласил выпить в свой кабинет.

— Ты же самая сексуальная маленькая мойщица туалетов во всем Нью-Йорке, — смеялся Рон.

Он допил остатки своего виски и потянулся к бутылке.

— Позвольте! — он галантно взял стакан из Евиных рук.

— Ой, нет, мне хватит! Я так хочу, есть, что еще капля алкоголя, и я просто свалюсь.

— Ну, это не проблема! Можем либо съесть по бифштексу в «Чак композит», либо по гамбургеру в «Пи-Джей».

— Тут другая проблема: на мне же весь этот грим, я под ним задыхаюсь.

— Тоже мне проблема! Забежим на минутку ко мне, и ты ополоснешься. Ванна-то у меня есть! — Рон подмигнул. — Потом можем пойти поесть или заказать домой ужин из «Довер-деликатессен».

Измотанной съемочным днем Еве больше всего хотелось бы добраться до дома и полежать в горячей ванне, но упустить возможность провести вечер с Роном Томпсоном, одним из влиятельнейших людей в мире рекламы, было бы глупо. Откажи ему сейчас, он в другой раз, пожалуй, и не пригласит!

В квартире Рона Ева прямиком отправилась в ванную, стены которой были отделаны золотистой плиткой и золотистой же мешковиной. На крючке, прикрепленном к внутренней стороне двери, висел халат с турецким рисунком и спринцовка. Ева смыла с себя густой и липкий грим, подкрасилась заново и через несколько минут уже была в гостиной, где ее ожидал Рон.

— Как насчет бренди? — спросил Рон.

— Давай, — ответила Ева, не желая выдавать свое невежество. Ева никогда раньше не пробовала бренди. Она с робостью приняла большой округлый бокал — и обожглась первым же глоточком.

— Ох, кашель этот, — пробормотала Ева, стараясь унять его.

— Поесть надо! — объявил Рон. — Давай закажем сюда. У тебя какой сегодня настрой — закажем из «Золотой монеты» или из «Довера»?

— Все равно! На ваш вкус, — ответила Ева.

У нее так закружилась голова, что ей действительно было все равно, что есть.

— Я хочу включить телевизор в половине десятого, сегодня же первый показ нашего ролика! Вот увидишь, его в этом году выдвинут на Клео.

Рон набрал номер и заказал из ресторана ужин.

— Давай пока посмотрим телевизор, — он провел ее в спальню. Ева шла за ним, едва переставляя ноги — голова кружилась все сильней.

— Лучшая коммерческая реклама года, уверяю тебя! — говорил Рон. — Там есть такой кадр — модель свисает с небоскреба, и держит ее только эластичный лифчик! На всей Мэдисон-авеню никто не делал ничего подобного!

— А вам как удалось?

— Система блоков и проводов.

Рон включил телевизор, сбросил обувь и уселся на кровать, усадив Еву рядом.

— Ну что скажешь? — спросил он, когда передача закончилась. — Не слабо, а?

— Совсем не слабо, — согласилась Ева.

— Это что-то говорит людям, а?

— Безусловно, говорит.

Теперь к головокружению добавилась головная боль. Ева мечтала о том, чтобы Рон выключил проклятый телевизор, но он и не собирался.

— Это хорошо, — сказал Рон, блестя глазами. — Здесь все в порядке. Можем перейти к более приятным делам!

Он закатал рукава своего свитера и придвинулся к Еве, всем телом нажимая на нее.

— Ты меня так завела, когда наклонялась над этим туалетом, — прошептал он. — Платье у тебя сзади вздергивалось — ну есть же предел мужскому терпению!

Полузакрыв глаза и приоткрыв рот, он зарылся головой в ее грудь. Губы у него оказались нежными и мягкими, язык шелковистым, а руки сильными и умелыми. Еве хотелось растаять в его объятиях… Но ведь она едва знакома с Роном. Неужели это всегда так? Почему мужчина обязательно старается захватить девушку врасплох? Но Евины сомнения и сдержанность быстро слабели, а Рон все сильней притягивал ее к себе. Ева больше не противилась.

— Давай устроимся поудобней! Рон стащил с себя свитер.

Господи, что он, совсем раздеться собирается? Ева в смятении смотрела на его голую грудь, поросшую волосами. Рон наклонился и целомудренно поцеловал Еву в лоб.

— Дай я все сделаю, — сказал он и, осыпая поцелуями ее лицо и шею, принялся расстегивать пуговички на блузке.

Расстегивая Евин пояс, он уже тяжело и громко дышал, а Еве казалось, будто ее разум отделился от тела и существует самостоятельно, плавая где-то над ними.

Рон сбросил с себя брюки, потом трусы. У Евы болезненно пульсировало в висках, перед глазами все плыло, ее начало тошнить.

Рон, совершенно голый, вытянулся в постели рядом с ней. Ева пыталась противиться, но он снова отыскал ее рот и, закрыв его губами, снимал с нее юбку. Ева дернулась, его рука скользнула в трусики и проникла туда, где было шелковисто и влажно.

— Рон, — стонала Ева, — ну пожалуйста…

— Да, детка, да, детка…

— Не надо, это может плохо кончиться… Чем-то ужасным…

— Что же тут может быть ужасного? — Рон нежно целовал ее. — Я буду, осторожен, я все буду делать, как тебе хочется.

Его движения вызвали ураган ощущений, которым она уже не в силах была противиться. Все происходило чересчур быстро. Ева хотела, чтобы это происходило помедленней. Она хотела бы привыкнуть, и тогда, может быть…

Надо было что-то сказать.

— Рон, мне хорошо с тобой.

Голос ее звучал напряженно и фальшиво.

— Я хотела сказать… надо поосторожней… нельзя так увлекаться, потому что… я девственница.

— Девственница! Господи, да мы сейчас решим эту проблему!

— Нет! Я не могу… Не сейчас.

— Это почему еще?

— Не знаю… Просто не могу.

Еву начало по-настоящему тошнить.

— Я католичка, и я всегда считала, что это можно только в брачную ночь, сейчас я уже стала многое понимать, но все равно нужно ведь, чтобы я тебя любила, чтобы ты меня тоже любил, но я же не знаю, мы с тобой почти незнакомы, и рано говорить, любим ли мы друг друга…

— Тебе что надо? — рявкнул Рон. — Ты понимаешь, что у меня все болит от твоих штучек!

— Ну, я…

— А какого же черта ты вообще пошла ко мне? Почему ты раньше ничего не сказала? Я же думал, ты знаешь правила игры!

— Я не знала, что будет так…

— А зачем ты меня завела? Кто тебя научил динамо крутить?

— Что?

— Я так понимал, что идем, чтобы переспать! Дерьмо!

— Рон, я виновата…

— Застегивайся, мажь губы и вали отсюда!

Все еще всхлипывая, Ева исполнила приказ. Выпроваживая ее, Рон сказал:

— Если хочешь знать, именно католички — самые горячие сучонки в городе!

Опять июль, город сменил темп жизни, она течет теперь томно и размеренно. Долорес уже прочно укоренилась в мире рекламного бизнеса. Ей идут потиражные за рекламу шампуня, зубной пасты, мыла, моющих средств, кофе и бытовых приборов, а сейчас она ожидает результатов самых последних съемок — рекламы отбеливателя, очистителя воздуха и средства против ржавчины. Скоро станет известно, пойдет ли новая реклама. Фотографии в каталогах иной раз приносят ей до двухсот долларов в месяц, но Долорес не любит эту работу — слишком много возиться, бегать, суетиться, а она предпочитает сохранять силы для светской жизни: приемов, свиданий с коктейлями, ланчей и прочего.