Здѣсь жизнь пошла совершенно иная. Здѣсь, во-первыхъ, стоялъ любимый его голштинскій полкъ, составъ котораго былъ самый странный. Весь полкъ, за исключеніемъ десятка человѣкъ, состоялъ изъ нѣмцевъ всякаго наименованія: и бранденбуржцевъ, и баварцевъ, и швейцарцевъ, и силезцевъ. Были и другіе иноземцы: полуславяне, полувенгерцы; были личности совершенно неизвѣстнаго происхожденія. Въ добавокъ все это былъ оборышъ Европы. Это были люди военные не по призванію, а личности, не годныя ни на какое дѣло, какъ только носить мундиръ и справлять службу въ мирное время, крѣпко вѣруя и надѣясь, что сражаться никогда но придется.
Пополнять арміи наемниками и сбродомъ со всякихъ странъ было еще въ ходу во всѣхъ странахъ. Фридрихъ прусскій еще болѣе ввелъ это въ моду. Нуждаясь въ солдатахъ и офицерахъ и не имѣя возможности пополнять ряды своими подданными, Фридрихъ завербовывалъ всѣхъ, кого только могъ, убѣжденный, что человѣкъ почти безъ роду и племени, даже настоящій мошенникъ или разбойникъ, должны быть самыми лучшими воинами.
Недостатокъ въ рекрутахъ былъ настолько великъ въ Пруссіи, погибавшей отъ ударовъ, семь лѣтъ наносимыхъ ей союзниками, Россіей и Австріей, что король завелъ особый способъ вербовки: всякаго, всячески, различныя власти заманивали, а то и насильно дѣлали солдатомъ. Всѣ европейскія державы постоянно жаловались королю Фридриху, что различные подданные, попавшіе въ Пруссію, завербовывались насильственно подъ его знамена. Всякій молодой человѣкъ, иноземецъ, попавшій за какой либо проступокъ въ руки полиціи, лаской и угрозами дѣлался солдатомъ, а разъ надѣвъ мундиръ, не могъ уже бѣжать, рискуя быть разстрѣляннымъ. Подобныхъ примѣровъ вербовки и разстрѣливанія было много.
Петръ Ѳедоровичъ, любившій военщину болѣе всего, зналъ отлично и порядки фридриховскіе, и мечталъ завести точно такую же армію и у себя.
Въ Россіи общее мнѣніе, сильно укоренившееся, было то, что «вольность дворянская», данная государемъ тотчасъ по вступленіи на престолъ, была не льгота, а былъ очень тонкій способъ очистить ряды отъ русскаго элемента и замѣнить его иноземнымъ. И въ этомъ была своя доля правды. Государь мечталъ завести иностранное войско, на манеръ фридриховскаго и, опираясь на этотъ сбродъ всякаго рода авантюристовъ, иноземцевъ, большею частью сомнительной репутаціи и дурного поведенія, замѣнить имъ гвардію, главную дѣятельницу во всѣхъ переворотахъ.
Голштинское войско, помѣщавшееся въ Ораніенбаумѣ, было сколокъ съ арміи Фридриха. На улицахъ городка продолжались постоянно безпросыпное пьянство, буйство и драки, и слышалась постоянно, если не исключительно нѣмецкая, то всякая иноземная рѣчь. Сѣченовъ, побывавшій разъ въ Ораніенбаумѣ, говорилъ, что дворецъ и мѣстечко напомнили ему сказаніе библейское о столпотвореніи вавилонскомъ, гдѣ раздавались всѣ языки земные.
Съ первыхъ же дней переѣзда въ свою любимую резиденцію, государь ежедневно занимался смотрами, экзерциціями и обученіемъ войска. Но главной его задачей были приготовленія, всевозможныя и дѣятельныя, въ войнѣ съ Даніей, уже рѣшенной окончательно. Подарокъ графа Разумовскаго облегчилъ, конечно, во многомъ эту задачу.
Утро государя проходило въ занятіяхъ по поводу войны, въ совѣщаніяхъ съ Минихомъ и гетманомъ Разумовскикъ, которыхъ онъ хотѣлъ сдѣлать начальниками частей будущей дѣйствующей арміи, оставляя главное командованіе за собою. Помимо этого, по совѣту Жоржа, государь занимался сортировкой лицъ, которыхъ слѣдовало взять съ собою или оставить въ Петербургѣ. Всѣ, кто казались подозрительными новому правительству, хотя бы и не военные, и какихъ бы лѣтъ и чина ни были, долженствовали послѣдовать за государемъ въ дѣйствующую армію, въ качествѣ волонтеровъ.
Баронъ Гольцъ, понявши, что отговорить государя отъ непріятнаго для его короля и, вмѣстѣ съ тѣмъ, пагубнаго для самого государя предпріятія нѣтъ никакой возможности, старался теперь всячески какъ-нибудь оттянуть время и ослабить будущія дурныя послѣдствія войны. Гольцъ бывалъ въ Ораніенбаумѣ постоянно и зналъ все, что дѣлается, зналъ всѣ приготовленія и тонко, искусно мѣшалъ предпріятію государя.
Но одинъ Гольцъ не могъ бы ничего сдѣлать, если бы у него не было вѣрнаго союзника. Этотъ союзникъ теперь при маленькомъ дворѣ Ораніенбаума ежедневно пріобрѣталъ все большее и большее значеніе. Этотъ союзникъ была страшная сила, тотъ архимедовъ рычагъ, которымъ можно земной шаръ свернуть. Крайне умная, замѣчательно красивая, энергическая и изящная женщина всегда сдѣлаетъ, всегда совершитъ, что захочетъ. И не разъ въ исторіи подобныя личности совершали великія историческія событія, держали въ рукахъ своихъ судьбы цѣлаго государства, иногда судьбы нѣсколькихъ странъ. Въ интимной и простой обстановкѣ маленькаго дворца появилась Маргарита. Добродушнымъ, мягкосерднымъ, слабохарактернымъ поклонникомъ женской красоты было вообще завладѣть не трудно. Графиня увидала вскорѣ, что задача ея гораздо, легче, нежели она думала: это былъ императоръ всероссійскій, но вѣдь это былъ маленькій, болѣзненный, тщедушный человѣкъ, падкій на лесть и, конечно, падкій на кокетство такой красавицы, какою была Маргарита.
Не прошло и двухъ недѣль со времени переѣзда государя въ Ораніенбаумъ, какъ Маргарита въ качествѣ придворной дамы уже переѣхала туда на житье. И скоро, все, что окружало государя, — и тотъ же Минихъ, и тотъ же Корфъ, и, наконецъ, самъ принцъ Жоржъ, — все было у ногъ красавицы, одушевлявшей ежедневныя вечеринки во дворцѣ. И всѣ они были даже искренны!
Эта иноземка, русская только по фамиліи, но, однако, славянка, была на столько очаровательна, на столько увлекательна въ малѣйшихъ пустякахъ, въ простой бесѣдѣ, въ простыхъ играхъ и шуткахъ, что нельзя было устоять противъ нея. Въ добавокъ Маргарита чувствовала теперь, что она совершенно въ своей сферѣ и будто родилась для того, чтобы вести придворцовую интригу, изящно обманывая всѣхъ придворныхъ, и старыхъ, и молодыхъ. Многіе изъ посѣщавшихъ Ораніенбаумъ бывали нѣсколько скандализированы ролью красавицы, но не могли не согласиться, что эта женщина, въ интимномъ кругу, даже опасна для всякаго. Даже два посланника, Мерсій и Бретейль, находили удовольствіе въ бесѣдахъ съ вѣчно веселой и остроумной кокеткой.
Маргарита объяснялась свободно на трехъ языкахъ, и это тоже не мало помогало ей. Пребываніе ея, послѣ замужества, въ Версалѣ, въ придворномъ кружкѣ Людовика XV, хотя и краткое, тоже отчасти теперь помогало ей. Она вспоминала все, что когда-то видѣла тамъ. Маркиза Помпадуръ не выходила у нея изъ головы, была идеаломъ ея грезъ, всѣхъ ея помысловъ, всѣхъ ея стремленій. Но чтобы сдѣлаться, въ Россіи, тѣмъ же, чѣмъ была та женщина во Франціи, сдѣлаться повелительницей всей страны, мало было одного кокетства. Надо было овладѣть государемъ вполнѣ, властвовать надъ каждой его слабостью, надъ каждымъ его помысломъ, не дѣлясь ни съ кѣмъ. Слѣдовательно, надо было прежде всего избавиться отъ его фаворитовъ и друзей, и Маргарита, уже ненавидѣвшая Гудовича, стала стараться удалить главнаго фаворита. Послѣ Гудовича приходилось вступить въ борьбу съ Воронцовой, но и это было не трудно. Глупая, крайне дурная собою, графиня Воронцова, которую Бретейль окрестилъ именемъ «servante de cabaret», не только совершенно стушевывалась около блестящей Маргариты, но даже помимо своей воли служила тѣмъ, что Бретейль называлъ теперь «repoussoir». Когда Маргарита садилась около краснорожей, толстой, неуклюжей, съ глупымъ взглядомъ женщины, то отъ сравненія казалась. конечно, еще красивѣе, изящнѣе и очаровательнѣе. Мерсій однажды, видя этихъ двухъ женщинъ рядомъ, даже не выдержалъ и, невольно обратившись къ Миниху, сказалъ ему шепотомъ:
— Посмотрите на этихъ двухъ личностей, на этихъ двухъ графинь. И эта женщина, и та тоже женщина! Но одна приближаетъ васъ въ небу, возвышаетъ вашу душу, ваши помыслы своимъ изящнымъ обликомъ, другая низвергаетъ васъ въ Дантовъ адъ, напоминаетъ его безобразныя исчадія. Впрочемъ нѣтъ, даже и не это… Въ исчадіяхъ ада есть все-таки какое-то безобразное значеніе, безобразная мощь, а эта фигура скорѣе сорвалась съ какой-нибудь картинки Теньера. У преддверій кабаковъ Голландіи я видалъ часто такихъ подпившихъ и пляшущихъ матронъ.
