ЧУДО * Помню — в годы той эпохи Он не раз мне признавался, Что приятны даже блохи,— Если блохи от нее. Полюбив четыре пуда Нежно-девичьего мяса, Он твердил мне: «Это чудо!» Я терялся и молчал. В день прекрасный, в день весенний, В день, когда скоты, как люди, Он принес ей пук сирени И признание в любви. Без малейшего кокетства Чудо просто возразило: «Петр Ильич! На ваши средства Мы вдвоем не проживем…» И, воздержанный, как кролик, С этих пор Ромео бледный Начал пить, как алкоголик, Утром, днем и по ночам. Чудо в радостном волненье Мне сказало: «Как я кстати Отклонила предложенье! Пьющий муж — страшней чумы». Вот и все. Мой друг опился, Трафаретно слег в больницу И пред смертью все молился: «Чудо, чудо!» Я молчал. <1911> ДЕЖУРНОЕ БЛЮДО * Всегда готовое голодное витийство Нашло себе вопрос очередной: Со всех столбов вопит «Самоубийство»,— Масштаб мистический, научный и смешной. Кто чаще травится — мужчины или дамы, И что причиной — мысли иль любовь? Десятки праздных с видом Далай-Ламы Макают перья в тепленькую кровь. И лихачи, искрясь дождем улыбок И не жалея ловких рук и ног, В предсмертных письмах ищут лишь ошибок: Там смерть чрез ять, — а там — комичен слог. Последний миг подчас и глуп, и жалок, А годы скорби скрыты и темны,— И вот с апломбом опытных гадалок Ведут расценку трупов болтуны. В моря печатных праздных разговоров Вливаются потоки устных слов: В салонах чай не вкусен без укоров По адресу простреленных голов… Одних причислят просто к сумасшедшим, Иных — к незрелым, а иных — к «смешным»… Поменьше бы внимания к ушедшим, Побольше бы чутья к еще живым! Бессмысленно стреляться из-за двойки,— Но сами двойки — ваша ерунда, И ваш рецепт тупой головомойки Не менее бессмыслен, господа! И если кто из гибнущих, как волки, Выходит из больницы иль тюрьмы,— Не все ль равно вам, выпьет он карболки Или замерзнет в поле средь зимы? Когда утопленника тащат из канала, Бегут подростки, дамы, старички, И кто-нибудь, болтая что попало, Заглядывает мертвому в зрачки. Считайте ж ведра уксусного зелья! Пишите! Глотка лжива и черства: «Сто тридцать отравилось от безделья, А двести сорок два — из озорства». <1913> РАЗДАВАТЕЛЮ ВЕНКОВ *
«Искусство измельчало!» Ты жаждешь облаков? Приподыми забрало, Читатель Кругляков: Вербицкая и сало И юмор пошляков. Тебе нужны молитвы? Пред сном, иль просто так? Быть может, гимн для битвы? Ах ты, тишайший рак! Возьми-ка лучше бритву, Побрейся — и в кабак. Что дал ты Аполлону? Идею, яркий быт? Опору, оборону? Вознес его на щит? Вон сохнут по хитону Следы твоих копыт… Кто моден — рев хвалений, Не моден — и дебош. Вчера был Гамсун — гений, Сегодня Гамсун — грош. Для всех, брат, воскресений Где гениев найдешь? «Искусство измельчало!» А знаешь. Кругляков, Как много славных пало В тисках твоих оков? Заглохло и завяло Иль не дало ростков… В любой семье ты сила. И это ты виной, Что и детей могила Пленяет тишиной… А ведь средь них, мой милый, Был гением иной. Брось рупор стадной глотки, Румяное робя! Заказывай колодки Лишь шьющим на тебя,— Бог муз без глупой плетки И сам найдет себя. <1913> ПРОЕКТ * (Привилегия не заявлена) На каждую новую книжку по этике Приходятся тысячи новых орудий. Что Марсу при свете такой арифметики Узоры людских словоблудий? Долой сентименты! Но Марс тоже терпит порой затруднения: Пуль много, а хлеб с каждым днем все дороже. Нельзя ж на войне, умирая в сражении, Глодать барабанные кожи. Долой сентименты! Заботы господ интендантских чиновников? Но эти ведь заняты больше собою. Нет хлеба, нет мяса, — ищите виновников, Сползаясь к котлам после боя… Долой сентименты! Пусть сгинут тупые подрядчики-гадины! О Марс! Покосись лишь железною бровью: В полях твоих груды отборной говядины Дымятся горячею кровью… Долой сентименты! <1913> |
