IV Еле льющаяся зыбь вяло плещется у пляжа. Из огромных облаков тихо лепятся миражи. Словно жемчуг в молоке — море мягко, море чисто, Только полосы сквозят теплотою аметиста. Солнце низко у воды за завесой сизой тучи Шлет вишневый страстный цвет, тускло-матовый, но жгучий. Мокрый палевый песок зашуршит, блеснет водою, И опять сырая нить убегает за волною. Горизонт спокойно тих, словно сдержанная нежность, Гаснут тени парусов, уплывающих в безбрежность — Это тучи и вода с каждым мигом все чудесней Чуть баюкают закат колыбельно сонной песней… V Видно, север стосковался По горячим южным краскам — Не узнать сегодня моря, не узнать сегодня волн… Зной над морем разметался, И под солнечною лаской Весь залив до горизонта синевой прозрачной полн. На песке краснеют ивы, Греют листья, греют прутья, И песок такой горячий, золотистый, молодой! В небе облачные нивы На безбрежном перепутье Собрались и янтарятся над широкою водой. <1910> СНЕГИРИ *
На синем фоне зимнего стекла В пустой гостиной тоненькая шведка Склонилась над работой у стола, Как тихая, наказанная детка. Суровый холст от алых снегирей И палевых снопов — так странно-мягко-нежен. Морозный ветер дует из дверей, Простор за окнами однообразно-снежен. Зловеще-холодно растет седая мгла. Немые сосны даль околдовали. О снегири, где милая весна?.. Из длинных пальцев падает игла, Глаза за скалы робко убежали. Кружатся хлопья. Ветер. Тишина. <1911> Кавантсари НА ЛЫЖАХ * Желтых лыж шипящий бег, Оснеженных елей лапы, Белый-белый-белый снег, Камни — старые растяпы, Воздух пьяный, Ширь поляны… Тишина! Бодрый лес мой, добрый лес Разбросался, запушился До опаловых небес. Ни бугров, ни мху, ни пней — Только сизый сон теней, Только дров ряды немые, Только ворон на сосне… Успокоенную боль Занесло глухим раздумьем. Все обычное — как роль Резонерства и безумья… Снег кружится, Лес дымится. В оба, в оба! — Чуть не въехал в мерзлый ельник! Вон лохматый можжевельник Дерзко вылез из сугроба, След саней свернул на мызу… Ели встряхивают ризу. Руки ниже, Лыжи ближе, Бей бамбуковою палкой О хрустящий юный снег! Ах, быть может, Петербурга На земле не существует? Может быть, есть только лыжи, Лес, запудренные дали, Десять градусов, беспечность И сосульки на усах? Может быть, там, за чертою Дымно-праздничных деревьев, Нет гогочущих кретинов, Громких слов и наглых жестов, Изменяющих красавиц, Плоско-стертых серых Лишних, Патриотов и шпионов, Терпеливо робких стонов, Бледных дней и мелочей?.. На ольхе, вблизи дорожки, Чуть качаются сережки, Истомленные зимой. Желтовато-розоватый Побежал залив заката — Снег синей, Тень темней… Отчего глазам больней? Лес и небо ль загрустили, Уходя в ночную даль,— Я ли в них неосторожно Перелил свою печаль? Тише, тише, снег хрустящий, Темный, жуткий, старый снег… Ах, зовет гудящий гонг: «Диги-донг!» — К пансионскому обеду… Снова буду молча кушать, Отчужденный, как удод, И привычно-тупо слушать, Как сосед кричит соседу, Что Исакий каждый год Опускается все ниже… Тише, снег мой, тише, лыжи! <1911> НИРВАНА * На сосне хлопочет дятел, У сорок дрожат хвосты… Толстый снег законопатил Все овражки, все кусты. Чертов ветер с хриплым писком, Взбив до неба дымный прах, Мутно-белым василиском Бьется в бешеных снегах. Смерть и холод! Хорошо бы С диким визгом взвиться ввысь И упасть стремглав в сугробы, Как подстреленная рысь… И выглядывать оттуда, Превращаясь в снежный ком, С безразличием верблюда, Занесенного песком. А потом — весной лиловой — Вдруг растаять… закружить… И случайную корову Беззаботно напоить. <1911> |