ФАКТ * У фрау Шмидт отравилась дочь, Восемнадцатилетняя Минна. Конечно, мертвым уже не помочь, Но весьма интересна причина. В местечке редко кончали с собой — Отчего же она отравилась? И сплетня гремит иерихонской трубой: «Оттого, что чести лишилась!» «Сын аптекаря Курца, боннский студент, Жрец Амура, вина и бесчинства, Уехал, оставивши Минне в презент Позорный залог материнства». «Кто их не видал в окрестных горах, Гуляющих нежно под ручку? Да, с фрейлейн Шмидт студент-вертопрах Сыграл нехорошую штучку!..» В полчаса облетел этот скверный слух Все местечко от банка до рынка, И через каких-то почтенных старух К фрау Шмидт долетела новинка… Но труп еще не был предан земле — Фрау Шмидт, надевши все кольца, С густым благородством на вдовьем челе, Пошла к герр-доктору Штольцу. Герр-доктор Штольц приехал к ней в дом, Осмотрел холодную Минну И дал фрау Шмидт свидетельство в том, Что Минна была невинна. <1911> ЕЩЕ ФАКТ *
В зале «Зеленой Свиньи» гимнастический клуб «На здоровье» Под оглушительный марш праздновал свой юбилей. Немцы в матрацном трико, выгибая женские бюсты, То наклонялись вперед, то отклонялись назад. После классических поз была лотерея и танцы — Максы кружили Матильд, как шестерни жернова, С красных досок у стены сверкали великим соблазном Лампы, щипцы для волос, кружки и желтый Вильгельм. Вдруг разразился вокруг сочувственный радостный рев, Смолкнул медлительный вальс, пары друг друга теснят: Ах, это плотный блондин, интимную выиграв вазу, Пива в нее нацедив, пьет среди залы, как Вакх!.. <1911> В БЕРЛИНЕ * I Над крышами мчатся вагоны, скрежещут машины, Под крышами мчатся вагоны, автобусы гнусно пыхтят. О, скоро будут людей наливать по горло бензином, И люди, шипя, по серым камням заскользят! Летал по подземной дороге, летал по надземной, Ругал берлинцев и пиво тянул без конца, Смотрел на толстый шаблон убого системный И втайне гордился своим выраженьем лица… Потоки парикмахеров с телячьими улыбками Щеголяли жилетами орангутанских тонов, Ватные военные, украшенные штрипками, Вдев в ноздри усы, охраняли дух основ. Нелепые монументы из чванного железа — Квадратные Вильгельмы на наглых лошадях,— Умиляя берлинских торгующих Крезов, Давили землю на серых площадях. Гармония уборных, приветствий, извинений, Живые манекены для шляп и плащей. Фабричная вежливость всех телодвижений, Огромный амбар готовых вещей… Продажа, продажа! Галстуки и подтяжки Завалили окна до пятых этажей. Портреты кайзера, пепельницы и чашки, Нижнее белье и гирлянды бандажей… Буквы вдоль стен, колыхаясь, плели небылицы: «Братья Гешвиндер»… Наверно, ужасно толсты, Старший, должно быть, в пенсне, блондин и тупица, Младший играет на цитре и любит цветы. Военный оркестр! Я метнулся испуганно к стенке, Толкнул какую-то тушу и зло засвистал. От гула и грохота нудно дрожали коленки, А едкий сплин и бензин сердце мое провонял… II Спешат старые дети в очках, Трясутся ранцы на пиджачках. Солидно смеются. Скучно! Спешат девушки, — все, как одна: Сироп в глазах, прическа из льна. Солидно смеются. Скучно! Спешат юноши, — все, как один: Один потемнее, другой блондин. Солидно смеются. Скучно! Спешат старухи. Лица, как гриб… Жесткая святость… Кто против — погиб! Солидно смеются. Скучно! Спешат дельцы. Лица в мешках. Сопящая сила в жирных глазах. Солидно смеются. Скучно! Спешат трамваи, повозки, щенки. Кричат рожки, гудки и звонки. Дымится небо. Скучно! <1911> «БАВАРИЯ» * Мюнхен, Мюнхен, как не стыдно! Что за грубое безвкусье — Эта баба из металла Ростом с дюжину слонов! Между немками немало Волооких монументов (Смесь Валькирии с коровой), — Но зачем же с них лепить? А потом, что за идея — На баварские финансы Вылить в честь баварцев бабу И «Баварией» назвать?!.. После этих честных мыслей Я у ног почтенной дамы Приобрел билет для входа И полез в ее живот. В животе был адский климат! Как разваренная муха, Вверх по лестнице спиральной Полз я в гулкой темноте. Наконец, с трудом, сквозь горло Влез я в голову пустую, Где напев сквозного ветра Спорил с дамской болтовней. На дешевом стертом плюше Тараторили две немки. Потный бурш, расставив ноги, Впился в дырку на челе. Чтобы выполнить программу, Поглядел и я сквозь дырку: Небо, тучки — и у глаза Голубиные следы. Я, вздохнув, склонился к горлу, Но оттуда вдруг сверкнула, Загораживая выход, Темно-розовая плешь. Это был толстяк-баварец. Содрогаясь, как при родах, Он мучительно старался Влезть «Баварии» в мозги. Гром железа… Град советов… Хохот сверху. Хохот снизу… Залп проклятий — и баварец, Пятясь задом, отступил. В тщетном гневе он у входа Деньги требовал обратно: Величавый сфинкс-привратник Был, как рок, неумолим! И, скрывая смех безумный, Смех, сверлящий нос и губы, Смех, царапающий горло, Я по-русски прошептал: «О наивный мой баварец! О тщеславный рыцарь жира! Не узнать тебе вовеки, Что в „Баварской“ голове!» <1911> |
