«Там внизу синеет море…» * Там внизу синеет море. Даль, как сон. Сколько нас сегодня в сборе? Три-четыре-семь персон. У художницы Маревны Роза в желтых волосах, А глаза воды синей… Я бедней: У меня дрожит плачевно Только крошка на усах… Эй, синьор, графин ваш пуст! После жирных макарон Надо пить! Тихих волн дремотный хруст. Даль, как сон… Парусина над нами надулась — едва-едва… В сонном море сквозит все синей синева. Скалы меркнут на солнце и тихо кружатся в глазах. Волны ровно и глухо гудят и гудят на низах,— И хозяйская дочка, склонившись, стройна и легка, Подает золотой виноград, улыбаясь слегка… <<1912>> <1922> Капри НАД МОРЕМ *
Над плоской кровлей древнего храма Запели флейты морского ветра. Забилась шляпа, и складки фетра В ленивых пальцах дыбятся упрямо. Направо море — зеленое чудо. Налево — узкая лента пролива. Внизу безумная пляска прилива И острых скал ярко-желтая груда. Крутая барка взрезает гребни. Ныряет, рвется и все смелеет. Раздулся парус — с холста алеет Петух гигантский с подъятым гребнем. Глазам так странно, душе так ясно: Как будто здесь стоял я веками, Стоял над морем на древнем храме И слушал ветер в дремоте бесстрастной. <1913> Porto Venere. Spezia ЛУКАВАЯ СЕРЕНАДА * О Розина! Какая причина, Что сегодня весь день на окошке твоем жалюзи? Дело было совсем на мази — Ты конфеты мои принимала, Ты в ресницы меня целовала,— А теперь, под стеною, в грязи, Безнадежно влюбленный, Я стою, словно мул истомленный, С мандолиной в руках, Ах! О Розина! Ты чище жасмина… Это знает весь дом, как вполне установленный факт. Но забывши и клятвы и такт, Почему ты с художником русским В ресторане кутила французском?! Пусть пошлет ему Бог катаракт! Задушу в переулке повесу… Закажу похоронную мессу И залью шерри-бренди свой грех… Эх! О Розина! Умираю от сплина… Я сегодня по почте, мой друг, получил гонорар… Нарядись в свое платье веселого цвета «омар»,— Поплывем мы к лазурному гроту, Дам гребцам тридцать лир за работу, В сердце алый зардеет пожар — В складках нежного платья Буду пальцы твои целовать я, Заглушая мучительный вздох… Ох! О Розина! Дрожит парусина… Быстрый глаз твой с балкона лукаво стрельнул и пропал, В небе — вечера нежный опал. Ах, на лестнице тихо запели ступени, Подгибаются сладко колени,— О, единственный в мире овал! Если б мог, свое сердце к порогу, Как ковер, под прекрасную ногу Я б швырнул впопыхах… Ах! <<1912>> <1922> Капри ЧЕЛОВЕК * Жаден дух мой! Я рад, что родился И цвету на всемирном стволе. Может быть, на Марсе и лучше, Но ведь мы живем на земле. Каждый ясный — брат мой и друг мой, Мысль и воля — мой щит против «всех», Лес и небо, как нежная правда, А от боли лекарство — смех. Ведь могло быть гораздо хуже: Я бы мог родиться слепым, Или платным предателем лучших, Или просто камнем тупым… Все случайно. Приятно ль быть волком? О, какая глухая тоска Выть от вечного голода ночью Под дождем у опушки леска… Или быть безобразной жабой, Глупо хлопать глазами без век И любить только смрад трясины… Я доволен, что я человек. Лишь в одном я завидую жабе,— Умирать ей, должно быть, легко: Бессознательно вытянет лапки, Побурчит и уснет глубоко. <1912> СТИХОТВОРЕНИЯ 1908–1914 ГОДОВ, НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГИ * I О TEMPORA… [33] * Наше племя измельчало, Неврастения у всех. Извращенность небывало Слабых духом вводит в грех. Даже крошечные дети Попадают в эти сети И смакуют с аппетитом, Как печатают петитом: «Старый дьякон канарейку Обесчестил там и там. Обхватил ее за шейку…» Дальше точки… Стыд и срам! «Генеральша Игрек с моськой (Их застукал сам супруг) И с служанкою Афроськой Разделяет свой досуг». А на днях, силен Лукавый, Был чудовищный сеанс — Октябрист и крайний правый Заключили мезальянс. И, смущен распутством мерзким, Уж давно твердит народ, Что с портфелем министерским Александр Гучков живет. Это дико и ужасно! Видно, мир идет к концу. Если будет сын, — неясно — Кем он будет по отцу?! <1908> |
