Его товарищ также откинул назад свой капюшон — оказалось, что это женщина. Окинув всех ледяным взглядом, она не менее холодным голосом обратилась к тому, кто только что пытался убить волка:

— Ты не должен даже и помышлять о том, чтобы убить кого–то в этом лесу; только оказавшись в отчаянном положении, ты можешь пойти на это.

Тилларон обратился к остальным купцам, пронзая их жестким взглядом:

— Вы поняли то, что сказала дара? Никто из вас не должен осмелиться на убийство, если оно не окажется последним средством для его собственного спасения.

— Конечно, милостивая леди, конечно же, мой господин, — уважительно ответил купец, остальные купцы вслед за ним нестройным хором почтительно объявили, что тоже согласны.

В этот момент огромный медведь перешел дорогу в том же месте, где ее только что перешли эльфы, как будто намеренно шел по их следам.

Купец, сидевший на передней повозке, потянулся к колчану, висевшему у него на перевязи, но под взглядом Тилларона отдернул руку и, склонив голову, сказал:

— Прости меня, мой господин, это вышло по привычке.

— На твоем месте, — прорычал Тилларон, — я бы напрочь избавился от этой привычки в то время, пока находишься в границах Мрачного леса, который мы называем Дроуздарда.

Миндалевидные глаза Ансинды сузились.

— Запомни мои слова, купец: ты никого не должен убивать здесь.

Купец ослабил тетиву лука, а глядя на него, и другие отложили оружие прочь от себя.

После этого и Ансинда опустила арбалет в чехол, притороченный к седлу, и сунула в колчан стрелу. Повернувшись к Тилларону, она сказала:

— Урус пошел в ту сторону, алор, и если он рядом, то зверь, которого мы гнали, далеко.

Тилларон засмеялся и погнал своего жеребца вскачь. То же самое сделала и Ансинда. Когда они галопом влетели в перелесок, Ансинда поднесла рог к губам, и чистая мелодия из серебряных звуков разлилась над лесом.

Всадники скрылись из виду.

Купец, ехавший во главе каравана, издал шумный вздох облегчения и стер капельки пота со лба. Взобравшись на козлы и взяв вожжи, он все еще сухим от недавно пережитого волнения языком издал звук, похожий на хрк, стегнул лошадей, они двинулись вперед, и весь караван потянулся за ними.

А в это время далеко к северу серебряный волк преследовал по пятам оленя, и они оба держались на большом расстоянии от темной часовни, стоявшей в самой чаще леса.

Пока олень жарился над костром, а Фландрена и Тилларон, сменяя друг друга, крутили вертел, Урус отошел проверить дозор. У костра Риата, не в силах сдержать частые вздохи, объясняла Элиссан:

— Он мой муж, и он очень волнуется, потому что сегодня Бэйр впервые вышел за пределы Арденской долины.

— Можно подумать, ты спокойна,— ответила Элиссан; на ее блестящих черных волосах отражались яркие отблески пламени.

Риата печально улыбнулась:

— Ты права. Еще Дэлавар, волк–волшебник, говорил нам, что Бэйру следует странствовать с Араваном, и именно Араван решил, что мальчику надо бы поохотиться.

Элиссан расхохоталась:

— Мальчик начал охоту, но закончил–то ее дрэг.

Риата улыбнулась — действительно, когда подняли оленя и лес огласился звуками серебряных рогов, Бэйр соскочил со своего коня, отец закричал: «Нет!» — и побежал следом за сыном. Ребенок не обратил внимания на крик отца, вокруг Бэйра сгустилась темнота, из которой, как легкая тень, вынырнул серебряный волк и бросился за оленем, а за ними с шумом, треском и ревом затрусил огромный медведь. Но на первой же сотне метров волк оставил медведя далеко позади.

Риата лишь покачала головой:

— Когда Бэйр был еще совсем крошкой, Урус назвал его упрямым, с чем я должна была согласиться, а сегодня я убедилась, что он еще порывистый и несдержанный.

Элиссан заулыбалась, но улыбка быстро сошла с ее лица.

— Успокойся, ведь он еще ребенок и с возрастом станет осторожнее.

— Возможно, — ответила Риата, однако в ее голосе не прозвучало никакой уверенности, — но он сказал отцу, что когда олень бросился от охотников наутек, то мальчик по имени Бэйр стал просто думать по–волчьи.

— Ну а что сказал на это Урус?

— Урус сказал, что если мальчик не прекратит так думать, то ему придется думать о человеке по имени Урус как о медведе–шатуне, потревоженном во время зимней спячки.

Элиссан расхохоталась и, взяв Риату за руку, сказала:

— Надейся на лучшее, Риата. Араван прав: мальчику все–таки нужно охотиться, ведь он, в конце концов, очень усердно учился. Он отлично говорит на трех языках…

— На четырех, — поправила ее Риата.

— На четырех? А на каком еще, кроме сильвы, общего и баэронского?

— На твилле, языке ваэрлингов.

— Ну и ну… — с восхищением сказала Элиссан. — Так, значит, на четырех. К тому же он знает цифры и уже начинает учиться счету. Он знает и буквы. Я намерена взять его в архив, чтобы он начал изучать свитки и летописи.

Риата задумчиво смотрела на Бэйра, сидевшего по другую сторону костра:

— Я надеюсь, что он постигнет и это так же, как он постигает все, чему его учат. Хотя мне кажется, что он охотнее носился бы по лесу волком или карабкался на кручи с Араваном…

Некоторое время они сидели молча. Первой молчание нарушила Элиссан:

— Дэлавар, волк–волшебник, был прав: с Араваном твой сын будет в безопасности.

Риата вздохнула:

— Дэлавар не гарантировал безопасности.

— И все–таки, — настаивала Элиссан, — ведь амулет, который Араван носит на шее, поможет уберечь Бэйра от несчастий, а?

И снова Риата посмотрела поверх пламени, туда, где Бэйр сидел рядом с Араваном: мальчик подбрасывал небольшие сучья в костер, а алор неотрывно смотрел отсутствующим взглядом на прыгающие языки огня, его мысли были где–то далеко, и они наполняли его глаза печалью. С шеи эльфа свешивался маленький голубой камешек на тонком кожаном ремешке.

— Да, это камень–оберег, — ответила Риата, — который был подарен ему невидимками в награду за спасение двух пикси. Он холодеет, когда приближается опасность, но реагирует не на всякую угрозу.

— Но все–таки он обнаруживает зло, — сказала Элиссан.

— Нет, Элиссан, — покачала головой Риата, — не зло, а всего лишь опасность… Да и то исходящую лишь от некоторых мерзких тварей.

Элиссан, нахмурив брови, спросила:

— Таких как…

— Твари из Неддра — рюпты, хлоки, тролли, гаргоны и им подобные. Камень–оберег холодеет в присутствии кракенов, а также некоторых, хотя и не всех, драконов.

— А что этот камень не распознает?

— Людей с враждебными намерениями: пиратов, воров, бандитов и им подобных — они не беспокоят камень–оберег. На опасных сумасшедших он тоже не реагирует. По словам Аравана и по моим наблюдениям, я с очень небольшими оговорками склонна предположить, что камень не тревожат ни создания Адона, ни создания Эльвидд.

— Тогда остаются лишь…

Риата утвердительно кивнула:

— Твари Гифона.

В этот момент Бэйр посмотрел на мать, сидевшую по другую сторону костра, а затем повернулся к Аравану:

— Дядя, а кто этот человек с желтыми глазами?

Голос мальчика вывел Аравана из состояния глубокой задумчивости.

— Что ты спросил, элар?

— Этот самый человек с желтыми глазами, что он сделал? Нахмурившись, Араван поднял с земли ветку и кинул ее в огонь.

— А когда ты услышал о нем?

— Когда ты пришел сюда в первый раз. Ты разговаривал с моими родителями.

— А, вспомнил, мы сидели на берегу ручья, в котором ты играл.

Бэйр кивнул, но ничего не сказал, его взгляд неподвижно и сосредоточенно застыл на лице наставника. Араван вздохнул:

— Он страшный человек, Бэйр, если его можно назвать человеком. Очень давно, во время Великой Войны Заклятия, он убил моего друга и украл серебряный меч.

— А как звали твоего друга?

— Галарун.

— А как звали человека, который его убил, ну того, с желтыми глазами?

— Я думаю, что его звали Идрал. Он отец Стоука, тоже страшного человека и тоже с желтыми глазами. Недаром говорят, каков отец, таков и сын.