Вскоре Охотник оказался уже среди домов и построек, здесь он остановился. Валке, снизившись по спирали, приземлился рядом с волком, и из темного сгустка и платиновой вспышки появились Бэйр с Араваном. Они огляделись. Их окружало пепелище. В каменных постройках огонь выжег все: стояли закопченные каменные стены, но крыш не было, и только пепел от сгоревшей соломы устилал землю.

— Ой, дядя, — простонал в отчаянии Бэйр, — Дэлавар был прав: война добралась и сюда.

Араван угрюмо кивнул:

— Да, элар, так оно и есть. И так всегда бывает — никто не может чувствовать себя в безопасности, когда разгорается конфликт. Но даже сейчас здесь присутствует дух Арденской долины, а то, что мы видим вокруг, скоро исчезнет. Оно уже исчезает.

— Исчезает?

— Да. Разве ты не слышишь музыку?

Бэйр прислушался. Действительно, откуда–то по ночному воздуху доносились слабые звуки песни.

Они пошли туда, откуда доносилось пение, и скоро увидели только что отстроенное здание Коронного Зала, окна которого были освещены горящими внутри фонарями. Арфа, флейта и тамбурин выводили мелодию, аккомпанируя голосам, поющим эльфийскую песню, — ведь это был день летнего равноденствия, самый длинный день в году, один из четырех, по числу времен года, праздников, отмечаемых эльфами. Араван с Бэйром, выйдя из ночного сумрака, подошли к освещенной веранде и вступили в залитый светом зал. Едва они переступили порог, как Риата бросилась к ним, рыдая от счастья. Ее сын наконец вернулся. Подбежала Фэрил, а следом за ней Урус. Их руки сплелись вокруг Бэйра и Аравана, которые тоже, потеряв головы от счастья, обнимали дорогих им людей. А потом начались расспросы: где они были? что они делали? знали ли они о призыве Верховного правителя? о его гибели?.. Вопросам не было конца.

Инарион пригласил их подняться на возвышение, где был установлен стол. Вернувшимся скитальцам подали еду и питье, а Инарион запретил тревожить их расспросами, пока они не насытятся.

Араван с Бэйром налегли на яства и напитки — ведь прошло столько времени с тех пор, когда они в последний раз ели эльфийские блюда. Музыка и песни вновь зазвучали в зале. Когда путешественники насытились и отказались от очередного предложенного кушанья, Инарион жестом призвал всех к тишине. В зале стало тихо, алор попросил Аравана с Бэйром рассказать, что было с ними, начиная с той октябрьской ночи, когда Бэйр покинул долину.

— Потому что нам известно лишь кое–что, — сказал Инарион, — то, что рассказал Серебряный Лист о Рассветном Всаднике с Рассветным мечом в Дарда Галионе и вернувшихся серебряных жаворонках.

Араван, склонившись к Бэйру, тихонько произнес:

— Лучше будет, если ты расскажешь о наших приключениях, элар, потому что твоим родителям и тетушке Фэрил, ну и, конечно же, Элиссан будет намного приятнее слушать слова, слетающие с твоих губ.

А Фэрил, блеснув сияющими глазами, взмолилась:

— Конечно же, Бэйр, рассказывай, только поскорее. Бэйр не торопясь встал, и все, увидев этого высокого нескладного юношу, поняли, как он еще молод. Бэйр молча вглядывался в лица эльфов, готовых слушать обо всем, что выпало на его долю, и глаза юноши вновь наполнились слезами оттого, что он вновь оказался среди тех, кого любил. Память перенесла его к той ночи, когда Охотник исчез из долины вслед за Араваном, и воскресила события и дела, случившиеся потом. Бэйр припомнил все: их путешествие по пустыне и плавание по Авагонскому морю; переход на верблюдах через Кару; лес Кандра и Додону; путешествие через Кхем и плавание в Бхарак; Джангдинские горы, сход лавины, фаэлей и настоятеля; кристалл с соколом внутри и обучение Аравана, в результате которого он обрел способность превращаться в Валке; погоню за Идралом, приведшую их в Неддра; и черную крепость, плен и побег с Рассветным мечом; переход в Вадарию с раненым Валке; встречу с Эйлис, Эльмаром, Брануен и Далором; исцеление птицы и эльфа, воссоединение влюбленных; переход в Адонар и встречу с эльфами; возвращение на Митгар на рассвете и серебряных жаворонков в вышине; безрассудное плавание на «Эройене» к Великому Водовороту, поход на «Шлюшке» через водорослевую трясину; пещеру с кристаллическими сводами, Идрала с Гифоном, Раудшерскала и Великую Бездну.

Все эти события вновь ожили в его памяти, как только он обвел взглядом притихший зал. Он смахнул слезы, сделал глубокий вздох, посмотрел на сияющие лица родителей и Фэрил, затем на Аравана и, обратившись наконец к собравшимся, произнес:

— Перед тем как начать свой рассказ, я хотел бы сообщить вам две важные новости, а именно: Галарун отмщен, а Гифон мертв…

У всех невольно вырвался крик облегчения и радости, затем посыпался град вопросов. Бэйр стоял молча, давая утихнуть страстям, а затем поднял руки, призывая к тишине, и произнес:

— Хотя причины, толкнувшие нас на эти путешествия и приключения, уходят корнями в далекое прошлое — к тем временам, когда боги спорили о проблемах свободного выбора и управления; к тем временам, когда был создан Камень Драконов и неведомые руки отковали Рассветный меч и Неистовый Молот; к тем временам, когда меч был похищен и была дана клятва вновь обрести его; к тем временам, когда тетушка Фэрил увидела внутри кристалла сокола; к тем временам, когда произошло очень и очень многое, включая и мое собственное появление на свет, — лично для меня все началось с обещания, которое я дал, будучи еще ребенком, и исполнил той октябрьской ночью, когда лаэнский страж, которым я стал…

ИЮНЬ 5Э1010 — МАРТ 6Е1

(настоящее время)

Прошло уже четыре дня после возвращения в Арденскую долину, когда ночью Бэйр внезапно проснулся от мысли о том, что Дэлавар, волк–волшебник, наверняка говорил о событии, которое было более значимым, нежели рядовые эпизоды прошедшей войны. Бэйр сел на край кровати и задумался. Наконец он встал, оделся и вышел из комнаты, в которой спал. Он пошел к письменному столику, чтобы написать записку, но почувствовал аромат свежезаваренного чая, и буквально сразу же из сумрачной глубины комнаты выступила Риата и, обратясь к нему, спросила:

— Не выпить ли нам с тобой по чашке чая?

Бэйр кивнул, сел за стол, и Риата, разливая чай, сказала:

— Ты оделся так, как будто собрался в дорогу, и мне кажется, что тебя все еще томят мысли о войне.

— Мама, дело, которое я выполнял вместе с Араваном, еще не доведено до конца. То, что должно быть сделано, так же важно, а может быть, и важнее того, что уже сделано.

Риата удивленно подняла брови, а Бэйр решительным тоном объявил:

— Мне необходимо поговорить с самим Адоном, лично. Глаза Риаты широко раскрылись.

— Поговорить с?..

— С Адоном, мама, с Адоном.

Риата глубоко вдохнула, затем, медленно выдохнув и обретя способность говорить, твердым голосом спросила:

— И о чем же?

— О посохе Дарлока, о Кристаллопюре, о Камне Драконов. О пророчествах, предсказаниях и об их толкованиях. О каменном кольце и амулете, предупреждающем об опасности, о соколе, помещенном в кристалл. О символах силы и власти, появившихся в далеком прошлом, которым судьбой назначено исполнить свое предназначение в наши дни. О спорах далекого прошлого, касающихся свободы выбора и принуждения. А также о том, что сказал Дэлавару Красный Коготь. Дракон назвал его Адоном, Разделителем Миров; Адоном, вмешивающимся в чужие дела; Адоном, говорящим неправду. О многом мне надо поговорить с ним. Риата, воздев руки к небу, спросила:

— Но зачем?

— Чтобы призвать его к ответу.

Риата в волнении вскочила со стула:

— Что?

— Чтобы призвать его к ответу, — повторил Бэйр. — Неужто ты не понимаешь, мама? Красный Коготь прав, но только наполовину. — Бэйр поднял руку, дабы предотвратить этим жестом возражения, готовые сорваться с языка матери. — Дай мне сказать, мама: не важно, каковы намерения Адона, но суть дела в том, что всех нас — эльфов, невидимок, варорцев, баэронов, гномов, людей, драконов, магов, утруни, даже темные силы — нас всех используют просто как карты в какой–то гигантской игре, а играют в эту игру те, кого мы называем богами. Сейчас игра на время остановилась.