Впрочем, это относится ко всем художникам XVIII века, и по сравнению со многими из них Левицкому еще, можно сказать, повезло.

Род, к которому принадлежал Дмитрий Левицкий, известен с XVII века: приблизительно в 1675–1680 году с Правобережной Украины на Полтавщину переселился «патриарх», священник Василий Нос. Переселился — и получил приход Михайловской церкви в селе Маячка, на самом юге Полтавщины. Потомки Василия Носа на протяжении нескольких поколений были приходскими священниками в Маячке. Священником был и Григорий Кириллович, отец художника. Именно он сменил родовую фамилию Нос на Левицкий. Когда, каким образом и для чего Григорий Кириллович это сделал — остается неясным. Возможно, произошло это во время его пребывания за границей (в «немецких землях»), где он обучался мастерству гравера.

Григорий Левицкий (ум. 1769) был одним из крупнейших украинских граверов своего времени. Он сотрудничал с типографией Киево-Печерской лавры и с Киево-Могилянской академией. Тишайшей Маячке Левицкий-старший явно предпочитал Киев, где имел на Подоле собственный дом. Возможно, именно в этом доме и родился его старший сын Дмитрий, будущий великий портретист. Когда именно это произошло — точно не известно. Обычно называют 1735 или 1737 годы. Детство и юность Дмитрия Левицкого — это уже почти наверняка — прошли в Киеве, на Подоле. Принято считать, что отец был его первым наставником в художественном ремесле.

В 1752 году в Киев прибывает из Петербурга художник А. П. Антропов. Он руководит украшением церкви Андрея Первозванного, выстроенной Б. Растрелли. Согласно традиции принято считать, что к работе здесь были привлечены и оба Левицкие — отец и сын. Так или иначе, вслед за Антроповым (он покинул Киев в 1755 году) в Петербург отправляется — в качестве ученика — и Дмитрий Левицкий. Ученичество длилось до 1762 года.

В 1762-м Дмитрий Левицкий вошел в «живописную команду», которой руководили «живописной науки мастера» А. Антропов, И. Вельский и И. Вишняков. Команда занималась, в частности, украшением Триумфальных ворот, выстроенных в Москве по случаю коронации Екатерины II. В этот период Дмитрий Левицкий общается не только с русскими, но и с иностранными художниками — Д. Валериани, Ж. Л. Легрене-старшим и другими. По-видимому, молодой «вольный малороссиянин» чувствовал себя к этому времени уже достаточно уверенно, потому что вскоре он начинает выступать как самостоятельный художник. Так, в 1766 году он пишет иконы для двух строящихся московских церквей. Однако судить о степени мастерства Левицкого в этот период, к сожалению, невозможно, поскольку его ранние работы не сохранились.

В 1769 году за портрет художника Г. И. Козлова с женой Левицкий получил свое первое академическое звание — «назначенного». Еще через год (1770) на большой академической выставке Левицкий покажет шесть портретов, среди них — блистательный «портрет живописный господина ректора Академии Александра Филипповича Кокоринова». Слава к молодому живописцу пришла мгновенно и была оглушительной. Он становится самым модным портретистом Петербурга и получает множество заказов. За «Портрет А. Ф. Кокоринова» Дмитрий Левицкий был произведен в академики. В 1771 году он становится руководителем портретного класса Академии художеств.

Академическая карьера Дмитрия Левицкого вообще складывалось очень успешно. В 1776 году он «по учиненном баллотировании общим собрания согласием, произведен в советники Академии», в 1780-м — «определен членом в Академический совет», а в 1785-м — «в рассуждениях его долговременной службы и по классу его оказанной пользе заслуживает награжденным быть, прочим не в пример, четырехсотрублевым окладом».

Левицкий создал множество портретов, запечатлел множество лиц, «прозрел», а порой и раскрыл множество судеб… Н. А. Сеземов, «села Выжигина поселянин», крепостной графа П. Б. Шереметьева, богатейший откупщик, пожертвовавший 20 тысяч рублей в пользу Московского воспитательного дома. П. А. Демидов, чудак-миллионер, «великий курьезник», запечатленный в халате и с лейкой на фоне главных своих деяний — Коммерческого училища при Московском воспитательном доме и горшков с редкими растениями. Легкомысленная актриса, итальянка Анна Давиа-Бернуцци, едва не разорившая влюбленного в нее канцлера Безбородко. Сам великий Дени Дидро, французский философ-просветитель, посетивший Петербург в 1773 году, ко всеобщему интересу и восторгу. Питомицы петербургского Смольного института благородных девиц, находившегося под неустанной опекой Екатерины II, «смолянки» — будущие «отрады семейств своих», образцово воспитанные и образованные девочки и девушки, танцующие, музицирующие, разыгрывающие пасторали, даже объясняющие назначение физических приборов: Ф. С. Ржевская и Н. М. Давыдова, Е. И. Нелидова, Е. Н. Хованская и Е. Н. Хрущова, А. П. Левшина, Г. И. Алымова, Н. С. Борщова, Е. И. Молчанова. Красавица Мария Дьякова, воплощение «нежнейших черт чувствия», вопреки воле родителей тайно обручившаяся с любимым человеком, бедным чиновником Николаем Львовым; влюбленные терпеливо ждали четыре года — и в конце концов упорство родителей невесты было сломлено. Графиня Урсула Мнишек, аристократка высшей пробы, племянница последнего польского короля Станислава Августа Понятовского, светская красавица и умнейшая собеседница. Николай Новиков, философ и публицист, близкий друг художника; «по предпоручению» Новикова Левицкий был принят в масонскую ложу. Агаша, единственная дочь художника. Екатерина Воронцова-Дашкова, возглавлявшая Академию наук и бывшая президентом Российской Академии. Внук Екатерины II, десятилетний великий князь Александр Павлович, и его сестры, маленькие великие княжны Александра, Елена, Мария и Екатерина. И, конечно, сама императрица, изображенная аллегорически.

Левицкий в журнале «Собеседник любителей русского слова» так пояснил содержание этого своего произведения: «Середина картины представляет внутренность храма богини правосудия, перед которой в виде законодательницы Ее Императорское Величество, сжигая на алтаре маковые цветы, жертвует драгоценным своим покоем ради общего покоя. Вместо обыкновенной императорской короны увенчана она лавровым венцом, украшающим гражданскую корону, возложенную на главе ее. Знаки ордена Святого Владимира изображают отличность знаменитую, за понесенные для пользы отечества труды, коих лежащие у ног законодательницы книги свидетельствуют истину. Победоносный орел покоится на законах, и вооруженный Перуном страж рачит о целостности оных. Вдали видно открытое море. И на развевающемся Российском флаге изображенный на военном щите Меркуриев жезл означает защищенную торговлю». «Екатерина-законодательница» имела у современников особый успех. С ней, в частности, прямо перекликаются строки из поэмы Г. Р. Державина «Видение Мурзы»:

Но уже в 1788 году ситуация меняется. Левицкий подает прошение в «Императорской Академии художеств высочайший Совет»: «… чувствуя от всегдашних моих трудов в художествах слабость моего здоровья и зрения, нахожу себя принужденным просить высочайший совет о увольнении меня от должности». Ответ гласил: «… отдав по справедливости усердию и рачению, с каким г-н советник Левицкий исправлял возложенную на него должность, и уважая долговременное его при Академии служение, почитаем, что он тем заслуживает пенсию по смерть свою по двести рублей в год».

Отставка, в общем, не была почетной. Количество заказов уменьшается, — грубо говоря, Дмитрий Левицкий начинает выходить из моды. При этом он остается единственным кормильцем овдовевшей дочери и ее детей.

Едва ли не единственным, кто пытался поддержать художника в это непростое для него время, был конференц-секретарь Академии художества А. Ф. Лабзин. Он предлагает Левицкому занять должность инспектора Академии, то есть осуществлять контроль над общим ходом педагогической работы. Но художник отказывается, боясь не справиться. «Ежели подумать, протерши несколько глаза, о предложенном вами инспекторстве, — пишет он конференц-секретарю, — то едва ли можно решиться на принятие оного и в самой крайней нужде. Обыкновенно управляет хорошо другими тот, кто собою хорошо управлять умеет. А для вас откроюся, что я и за собой не умею надзирать, как же я осмелюся приняться за надзирательство над другими, для государева жалованья столь великого великая исправность нужна». В 1807 году, по настоянию того же Лабзина, «в рассуждении того, что г-н Левицкий, хотя и получает от Академии пенсию, но весьма малую, а по своему искусству и долговременному в живописи от художества упражнению может и ныне полезен быть своими советами и опытностью», старого художника вновь определяют в члены Совета Академии, «что сообразно будет и летам его, и званию, и приобретенной им прежде славе».