Следующие 10 лет жизни его похожи на приключенческий роман.

В 1917 г. Довженко учительствует в Киеве и поступает в Киевский коммерческий институт на экономический факультет. Это был единственный способ получить общее высшее образование, ибо его аттестат не давал права поступления в другие вузы. В 1918 г. он был председателем общины института, организовал общестуденческий митинг против призыва в гетманскую армию и большую демонстрацию на улице Владимирской, расстрелянную гетманскими офицерами.

В годы Центральной Рады в Киеве организовывается Академия художеств и Довженко некоторое время учится и там.

В начале 1920 г. Довженко вступает в КП(б)У и его назначают заведовать Житомирской партшколой. Прорыв белополяков прекращает эту деятельность. Довженко направляют в подполье в Коровинецкий район, где его взял в плен польский конный разъезд. «Чтобы принудить рассказать о расположении наших частей, меня подвергли условному расстрелу», — вспоминал Довженко. Спас его прорыв красного отряда, во время которого белополяки заставили Довженко стоять живой мишенью… Перебыв до освобождения Киева в подполье, Довженко около года работает одновременно секретарем губернского отдела Наробраза, заведующим отделом искусств, комиссаром драматического театра имени Т. Шевченко, в порядке особой партнагрузки разъезжает по селам Киевщины «для организации власти на местах».

Бросив Коммерческий институт, Довженко много рисует, надеясь перейти в Архитектурный институт, но его направляют в Харьков в распоряжение Наркомата заграничных дел. Вначале он работает в Варшаве при русско-польско-украинской репатриационной комиссии, а с весны 1922 г. — в Берлине секретарем генерального консульства УССР в Германии. Через несколько месяцев, получив от Наркомоса стипендию, Довженко поступает в частное художественное училище, планируя с осени учиться в Академии художеств в Берлине или Париже. Возвратившись летом 1923 г. в Киев, он получает неожиданное назначение дипкурьером в Кабул, но из-за семейных обстоятельств вместо Афганистана попал в Харьков, где он становится художником-иллюстратором газеты «BicTi ВУЦВК». Из партии его исключают за непредоставление документов на «чистку»; присланные из Берлина, они найдутся случайно через несколько лет в партийном архиве… Но в партии А. Довженко уже восстанавливаться не станет.

Зарабатывая в Харькове иллюстрированием книг и периодических изданий, Довженко близко знакомится с кругом харьковских литераторов, которые группируются вокруг редакций «Вістей» и «Селянської правди», становится членом «Гарта», литературной организации ВАПЛИТЕ. Тогда же начинает рисовать плакаты для украинской киноорганизации ВУФКУ и все больше увлекается перспективами кинематографии как «самого массового, самого демократичного искусства».

«В июне 1926 года я просидел ночь в своей мастерской, подвел итоги своей неустроенной тридцатилетней жизни, поутру ушел из дома и больше не возвратился. Я выехал в Одессу и устроился на работу на кинофабрику…»

То, что делалось в 20 годы на некогда знаменитой Одесской кинофабрике, было столь беспомощным и безнадежным, что Довженко, который ни дня не работал в театре ни режиссером, ни даже актером, который редко бывал в кинотеатрах и совсем не был осведомлен с теоретическими и практическими, творческими и производственными сторонами кинопроизводства, сразу начинает работать режиссером. «Я подумал: если я вижу, что это плохо, и знаю, что именно плохо, значит не такой уже я беспомощный. Больше того, я просто возьму и сделаю лучше».

Начиная работу в кино, Довженко был намерен работать исключительно в комедийном жанре. Он пишет комедийный сценарий «Вася-реформатор», снимает по собственному сценарию 500-метровую «пробную» ленту «Ягодка любви». Мечтая об обновлении жанра, отмечает: «У нас комедийных персонажей почему-то лишают ума, а нужно совсем наоборот. Комедийный характер ничего общего с умственной отсталостью не имеет». Но первым его фильмом становится в 1927 г. приключенческая лента «Сумка дипкурьера».

1928 год благодаря А. П. Довженко можно считать годом рождения украинского национального поэтического кинематографа: на экраны вышел его фильм «Звенигора» — киноэпопея об исторической судьбе украинского народа. «Картину я не сделал, а спел, как птица», — напишет он в Автобиографии.

Сделанный на одном дыхании, за сто дней, фильм, чрезвычайно сложный по своему строению, сразу показал широкий диапазон творческих возможностей А. Довженко. Не ориентируясь на существующие уже к тому времени определенные правила киноискусства, ибо просто не знал их, он сразу попробовал «раздвинуть рамки экрана, отойти от шаблонного рассказа и заговорить, так сказать, языком больших обобщений». И был горько поражен, что зрители, в отличие от художественной общественности, ленту не приняли.

Сценарий М. Йогансена Довженко переработал настолько, что писатель «демонстративно снял своё имя». Это становится началом расхождения Довженко с харьковскими писателями, вследствие чего он дальше будет снимать картины лишь по собственным сценариям. С кинематографа А. Довженко начинается авторский кинематограф Украины.

В основу сюжета следующего фильма «Арсенал» (1929) он положил события Киевского январского вооруженного восстания 1918 г. Это было сугубо политическое задание, исполняя которое Довженко чувствовал себя политработником. Он сознательно суживает кинематографические рамки и все еще оперирует «не типами, а классовыми категориями, стискивая материал под давлением многих атмосфер». Патетическое восприятие действительности, присущее мастеру, превращает «Арсенал», при всей его политической заангажированности, в почти документально правдивый фильм о трагической попытке построения Украинского государства, раздавленного красными рабочими и матросами, обманутыми, как он сам прежде, революционными лозунгами.

Результат снова был неожиданным для художника — «Арсенал» не восприняла писательская общественность…

В 1930 г. А. Довженко переходит на Киевскую киностудию, где ставит фильм «Земля» — восторженный гимн человеческому героизму, человеческому труду, глубине и силе человеческих мыслей, чувств, страстей. Рисуя средствами черно-белого немого кино отчаянную классовую борьбу, новейшие преобразования на селе, художник создает один из непревзойденных шедевров мирового кинематографа. О Довженко начинают говорить как о классике. И в то же время появляется сокрушительный фельетон Демьяна Бедного «Философы», после которого Довженко «буквально поседел и постарел за несколько дней». Ошеломленный начатой травлей тридцативосьмилетний художник не только седеет, но и всерьез думает о самоубийстве. Безнадежность усиливают все более частые чистки, политические процессы, «изобличения» и уничтожение деятелей культуры… А он продолжает, поднимаясь над ужасами настоящего, мечтать, писать, говорить с экрана о будущем и прошлом Украины, о ее людях.

На несколько месяцев Довженко удается выехать в заграничную командировку, откуда он возвращается с намерением снять фильм об Арктике. И ему велено написать «что-нибудь такое» о современной украинской жизни к очередной годовщине Октября. Находясь все еще под влиянием фельетона, за двенадцать дней он пишет сценарий (как сам считал — неудачный) и начинает съемки своего первого звукового фильма «Иван» (1932). Чтобы сдать фильм к дате, ему приходится просидеть за монтажным столом без сна 85 часов подряд. Фильм, отмеченный эпической трактовкой темы, увлекающий утверждением духовного величия человека, вышел, с точки зрения автора, «сыроватым и рыхлым». Некачественная аппаратура и необученность работников сказались на низком качестве звука; фильм цензура изрезала и фактически запретила.

«Занесенный в лагерь биологистов, пантеистов, переверзенцев, спинозистов…. отнесенный в лагерь бесплодной буржуазии как ограниченный обыватель-попутчик», лишенной возможности преподавать в Киноинституте, где его студенты были объявлены контрреволюционерами в кино, Довженко уезжает в Москву, «чтобы не жить в украинском окружении, не быть одиозной фигурой» в среде, где «пролетарское течение в кинематографе закрепили за собой члены партии режиссеры Курдюм и Капчинский»…