— Не представляю, что со мной станет, если ты выйдешь за кого-нибудь замуж. Кто тогда будет сидеть со мной и слушать, как я скулю на весь мир?
— Я тоже все время об этом думаю, — застенчиво произнесла она. — С тех пор как ты здесь, у меня, если можно так выразиться, появилась жилетка, в которую я могу поплакать.
— Но ты же никогда не плачешь.
— Это просто такое выражение.
— Конечно. Все равно что сказать: «Ты тот, кто подставил мне плечо». Это просто метафора.
— Да. Мы с тобой оба… метафоры.
Их взгляды встретились.
— Мне действительно хочется подставить тебе свое плечо, — сказал он.
— А я действительно хотела бы плакаться в твою жилетку.
Они обвили друг друга руками.
— Ева, ты мне очень дорога. Мне хочется сказать, что я люблю тебя. Но если честно, я пока не знаю, способен ли я еще любить.
— Я чувствую то же самое, Джейсон. Но мы можем попробовать.
И они поцеловались.
Церемония бракосочетания состоялась в Веред-Ха-Галиле в самом начале месячного отпуска, который предоставили Джейсону после зачисления его на сверхсрочную службу. Все члены кибуца были рады тому, что молодая пара предпочла остаться здесь же, хотя Джейсон постоянно будет задействован на армейской службе — для выполнения различных, большей частью секретных, заданий в самых разных точках страны.
Джейсону кибуц заменил семью. К этому времени он почти полностью отдалился от родителей. Ева попросила, чтобы он пригласил их на свадьбу. Но Джейсон отказался. Вместо этого он сел накануне в их новом жилище — двухкомнатной секции с дополнительными удобствами в виде небольшого холодильника, электроплитки и черно-белого телевизора — и написал родителям письмо.
Дорогие мама и папа!
Завтра я женюсь. На Еве Гудсмит, той девушке, которую родные Фанни прятали во время холокоста. Именно ей я обязан своим пониманием того, что значит для меня Израиль.
В обычных обстоятельствах я бы обязательно вас пригласил. Но я знаю, вы совсем не одобряете все, что происходит сейчас в моей жизни, и клятвы, произнесенные завтра, освятят лишь то, что, по-вашему, считается бунтом.
Первые двадцать четыре года своей жизни я следовал вашему плану, не придавая особого значения тем небольшим компромиссам, на которые мне попутно приходилось идти, поскольку вы и сами, уверен, едва придавали значение своим. Я знаю, вы хотели как лучше. Вы хотели, чтобы ваши дети не страдали от позора быть евреями.
Но я-то как раз хочу, чтобы мои дети были евреями.
Здесь быть евреем — это честь, а не недостаток. Мои дети, возможно, будут расти среди опасности, но они никогда не будут стыдиться самих себя.
Я всегда буду благодарен вам за все, что вы дали мне, пока я взрослел. Теперь, когда я стал взрослым, очень прошу вас: даже если вы не согласны с моими убеждениями, отнеситесь с уважением к моему праву жить в соответствии с ними.
Ваш любящий сын,
Джейсон.
Их медовый месяц, оплаченный кибуцем, прошел в Эйлате, самой южной точке Израиля, примыкающей к пустыне Негев. Этот порт на берегу Красного моря основал еще царь Соломон, чтобы на кораблях вывозить медную руду из своих копей. И в этом городе он принимал царицу Савскую.
Джейсон учил Еву плавать с аквалангом. И утренние часы они проводили под водой, среди разноцветных кораллов.
По вечерам они гуляли рука об руку, проходя мимо захудалых (но дорогостоящих) шашлычных и мишурных (и еще более дорогостоящих) дискотек.
Но они оба были счастливы.
— Наверное, так выглядит французская Ривьера, — сказала однажды вечером Ева, когда они прогуливались по берегу.
— Более или менее, — отозвался Джейсон, не желая разрушать иллюзии своей новобрачной. — С одной лишь разницей: если отсюда плыть некоторое время, то можно оказаться в Саудовской Аравии.
— Да, — согласилась она, — арабы совсем близко, так ведь?
— Они, должно быть, думают о нас то же самое. Но возможно, когда-нибудь их дети и наши будут вместе играть.
— Надеюсь, — мягко сказала Ева. — Я надеюсь, что у нас будут дети, много детей.
Их союз оказался хорошим и прочным. Ибо у них не было никаких иллюзий. Они заботились об одном и том же. Об одних и тех же людях. Друг о друге. Их любовь была освящена слезами пережитого горя. И в то же время общая утрата усиливала эту привязанность.
В течение всего следующего года из орудий, установленных на Голанских высотах, арабы вели постоянный обстрел поселений на севере Израиля. Увеличилось количество случаев, когда лазутчики-террористы проникали через границу с территорий Иордании и Ливана и нападали на невоенные объекты, убивая мирных жителей. Женщин, собравшихся на рынке пятничным утром. Детей на школьных спортплощадках.
Возмущенное население Израиля требовало от властей действий, а не только заявлений. Если нельзя воспрепятствовать проникновению федаинов, может, нужно что-то делать, чтобы останавливать их прежде, чем они придут сюда. Отборным подразделениям десантников дали приказ о начале актов возмездия.
Джейсон Гилберт участвовал в операции, которую они долго отрабатывали, прежде чем нанести удар по ту сторону границы.
Ночь накануне они спали под открытым небом в нескольких сотнях метров от иорданской границы. Едва забрезжил рассвет, они вскочили в свои транспортеры и помчались в сторону деревни Самуа на вершине холма, где, согласно донесениям разведки, находилась база боевиков Эль-Фатах. Примерно за четыреста метров до деревни все вышли из машин и продолжили путь наверх пешими, с оружием в руках.
В небе появилась израильская авиация. Самолеты летели дальше Самуа, чтобы бомбить иорданские регулярные части и отвлечь их от операции.
Когда до деревни осталось меньше сотни метров, Джейсон бросился бежать и подал сигнал своим людям начать стрельбу, чтобы внести сумятицу. Пока они преодолевали крутой склон, в окнах показались ружья и оттуда открыли ответный огонь.
Солдата справа ранило в грудь, и он упал навзничь. На мгновение Джейсон застыл на месте, глядя на то, как расплывается кровавое пятно на рубашке у парня, которого он звал просто Ави.
Впервые на его глазах ранили в бою человека. Он все стоял и смотрел. И только когда санитарный врач, бросившийся к ним, махнул ему рукой, Джейсон отвернулся и снова побежал вверх по холму, вне себя от гнева.
Ворвавшись в деревню, он сорвал с пояса гранату, выдернул чеку и швырнул ее в сторону дома. Граната разорвалась на крыше.
К тому времени, как десантники вошли в Самуа, террористы убежали, оставив в деревне нескольких стариков, не понимавших, что происходит. Израильтяне быстро обыскали все дома и повели перепуганных жителей вниз по склону.
В небо запустили ракету — сигнал о том, что в Самуа никого из людей не осталось. С молниеносной быстротой Джейсон вместе со специалистами-подрывниками начали закладывать в дома взрывчатку. Спустя десять минут израильская группа спецназа снова собралась в трехстах метрах от деревни. Один из саперов взорвал первый снаряд. Довольно скоро все каменные дома поочередно взлетели на воздух.
Спустя семнадцать минут все они уже пересекли границу, вернувшись обратно. Джейсон ехал в одном вездеходе с Йорамом Захави, их командиром.
— Ладно, — сказал Йорам, — операция «Самуа» в целом выполнена успешно.
Джейсон повернулся к нему и с горечью заметил:
— Попробуйте сказать это родителям Ави.
Офицер кивнул, покачал головой и тихо ответил Джейсону:
— Послушай, саба, война — это тебе не футбольный матч. Здесь невозможно выигрывать всухую.
Они провели еще несколько операций, таких, как в Самуа, но израильтянам все же не удавалось сдерживать проникновения террористов, которые захлестнули страну.
