Дэнни и Мария стояли бок о бок в кабинке лифта, который спускался вниз, и смотрели прямо перед собой.

Когда они направились к выходу, Дэнни нежно придержал ее.

— Послушай, Мария, — зашептал он, — давай не будем сегодня расставаться. Я хочу быть с тобой. Хочу разделить эту особенную для меня ночь с девушкой, которую я действительно люблю.

— Я устала Дэнни, честное слово, — тихо ответила она.

— Мария, послушай, — умолял ее Дэнни, — поднимемся ко мне. Давай переночуем в том номере… как жених и невеста.

— Дэнни, — ласково ответила она, — я знаю, как это важно для тебя. Но мы и в самом деле не принадлежим друг другу. Особенно после сегодняшнего вечера.

— Что ты имеешь в виду?

— Я увидела, как ты изменился. Я очень рада твоему большому успеху, но ты только что вошел в совершенно новый мир, где я чувствую себя совсем неуютно.

Он сдерживался изо всех сил, чтобы не разозлиться, но не получилось.

— Неужели это еще одна отговорка, чтобы только не ложиться со мной в постель?

— Нет, — прошептала Мария взволнованно, — сегодня я увидела, что в твоей жизни нет места ни для кого. Луч прожектора слишком мал.

Она отвернулась и пошла через темный коридор к выходу.

— Мария, подожди! — окликнул он ее.

Его голос легким эхом отозвался в мраморном холле.

Она остановилась и сказала:

— Пожалуйста, Дэнни, ни слова больше. Я всегда буду хранить о тебе самые теплые воспоминания.

А потом сказала чуть слышно:

— Прощай.

И ушла сквозь вращающуюся дверь.

Дэнни Росси остался стоять в опустевшем вестибюле на исходе дня своего величайшего триумфа, раздираемый противоречивыми чувствами: с одной стороны — восторг и ликование, с другой — понимание того, что он потерял. Но в конечном счете там, в темноте вестибюля, он убедил себя, что это и есть цена, которую он должен заплатить.

Цена славы.

Тед и Сара теперь были совершенно неразлучны. Они взяли почти одни и те же предметы, и их разговоры — но только не тогда, когда они занимались любовью, — были в основном о классической филологии. Они даже темы для дипломных сочинений выбрали похожие. Сара договорилась с профессором Уитменом, что он будет руководить ее работой об эллинских изображениях Эроса, где основное внимание уделено Аполлону Родосскому. А Тед попросил самого профессора Финли руководить его диссертацией, в которой дается сравнение двух ярких, совершенно противоположных женских образов у Гомера — Елены и Пенелопы.

Каждый день после обеда они сидели друг против друга в библиотеке Вайденера и усердно занимались, иногда отвлекаясь на то, чтобы обменяться глупыми записками на латыни или греческом.

Около четырех эти двое обычно присоединялись к массовому исходу мускулистых парней из библиотеки, когда те направлялись на тренировки. Только в отличие от спортсменов стадионом для них была новая комната Эндрю.

И все же, поскольку они учились в Гарварде последний год, оба все яснее понимали, что вся эта идиллия, счастливые деньки в стенах университета должны рано или поздно подойти к своему завершению. Или, в каком-то смысле, к логическому концу.

Тед подал заявление в аспирантуру Гарварда на кафедру классической филологии, и Сара подумывала о том же, хотя родители намекнули, что с удовольствием оплатили бы ей год учебы где-нибудь в Европе.

Это ни в коем случае не означало, будто мать с отцом не одобряли ее отношений с Тедом. Впрочем, они никогда его не видели и мало знали, если вообще что-либо знали, о нем.

Зато Сара стала частой гостьей в доме Ламбросов: она регулярно посещала воскресные обеды в их доме и чувствовала себя почти членом семьи — мама Ламброс молилась каждую неделю о том, чтобы это когда-нибудь действительно случилось.

У них не было двойственных чувств по отношению к будущему — у этих страстных поклонников классики и друг друга. Они никогда не обсуждали женитьбу или замужество. Они не сомневались в наличии у кого-то из них желания вступить в брак — просто оба считали само собой разумеющимся, что они уже принадлежат друг другу, и это на всю жизнь. А свадебная церемония — простая формальность.

Они оба знали, что по-гречески слова «мужчина» и «женщина» означают также «муж» и «жена». Поэтому во всех смыслах, в том числе и духовно, они уже были женаты.

Джордж Келлер вернулся в «Элиот-хаус» для последнего года обучения, чувствуя себя таким же американцем и гарвардцем, как и его однокурсники, если не больше.

Поскольку его потребность в учебе была чрезвычайно высока, он перебрался в одноместное жилье, впрочем, вполне по-дружески расставшись со своими соседями преппи.

— Теперь ты сможешь трахать сам себя хоть всю ночь, — сострил Ньюол.

Джордж чувствовал себя артиллеристом. Предыдущий год он провел в Гарварде, определяя свое местоположение. Летом он рассчитал цель, выбрав идеальную тему для дипломной работы. И правда, кто лучше его справится с темой «Освещение Венгерской революции в советских средствах массовой информации»? Доктор К. недвусмысленно намекнул, что ее можно будет опубликовать.

А теперь он готовился выпустить свои недавно приобретенные снаряды, чтобы уничтожить все барьеры, стоящие на его пути к политической победе.

Так что же ему в конечном счете нужно? Этот вопрос задал ему Киссинджер после окончания конференции, когда они сидели вечером в его кабинете, оборудованном кондиционером, попивая заслуженный чай со льдом.

— Из тебя получится профессор Гарвардского университета, — заверил его Генри.

— Знаю, — заулыбался Джордж. — А как далеко простираются ваши амбиции, Генри?

Поменявшись ролями со студентом, наставник робко засмеялся и постарался ответить уклончиво, но шутливо.

— Ну, — со смехом сказал он, — я, разумеется, был бы не прочь стать императором. А ты?

— А я бы и на пост президента согласился, — улыбнулся Джордж, — но, похоже, даже у вас нет на это права. Здесь, Генри, нам одинаково не повезло. Ни мне, ни вам по факту нашего рождения не дано достичь самой главной вершины.

— Прошу прощения, мистер Келлер, — произнес Киссинджер, подняв вверх указательный палец. — Похоже, вы глубоко заблуждаетесь, полагая, что люди в Белом доме действительно управляют страной. Позвольте мне освободить вас от этой иллюзии, и как можно скорее. Они главным образом всего лишь распасовщики на поле, которые в огромной степени зависят от советов своих тренеров. А мы с тобой, Джордж, вполне можем стать такими незаменимыми советниками. Вот это было бы увлекательно, не находишь?

— Вы хотите сказать, вас прежде всего привлекает то, что называется «властью за троном»?

— Не совсем. На самом деле меня интересует, чего можно добиться с помощью этой власти. Замечательных вещей, можешь мне поверить.

Джордж кивнул, ухмыльнувшись. Он поднял свой стакан и провозгласил тост:

— За то, чтобы у вас было больше власти, Генри.

Джейсон Гилберт вернулся в Кембридж после летней подготовки в Корпусе морской пехоты загорелым и в отличной физической форме. Еще более накачанным, чем прежде.

Только приехав в кампус, он сразу же отправился повидаться с Элиотом и Ньюолом в их новом двухместном номере, где уже не было сумасшедшего венгра. Попивая охлажденное пиво, они рассказывали друг другу о своих любовных и военных приключениях. Ньюол, в соответствии с программой службы подготовки офицеров резерва морской пехоты, все лето бороздил Тихий океан на авианосце. Перед тем как вернуться домой, он, по его словам «доведенный до исступления», съездил на недельку в Гонолулу. О чем радостно поведал во всех деталях.

Джейсон под жарким южным солнцем провел свое лето несколько иначе. Во-первых, у них был сержант-инструктор по строевой подготовке, который имел зуб на всех ребят из Лиги плюща. Например, за малейшее нарушение дисциплины этот тип заставил Джейсона целый час бегать по территории базы под палящим солнцем в тяжелых армейских ботинках и при полной амуниции.