— Эй, капитан! — Ньюол легкомысленно прервал его раздумья. — Никак ты еще трезвый?

— Да, — рассмеялся Джейсон. — Я же не мог допустить, чтобы отец решил, будто мы — сборище пьяных бездельников, хотя так оно и есть.

Члены команды, довольные, загоготали во все горло. В маленькой комнате их набилось не меньше дюжины, плюс еще несколько человек из группы сопровождения, в том числе Тед с Сарой. Сюда их привел с собой Эндрю Элиот, чтобы они смогли вблизи разглядеть самых мускулистых существ из гарвардского бестиария [31].

Первоначально Ньюол намеревался сделать так, чтобы торжества эти стали для всех приятной неожиданностью. Но Джордж Келлер вдруг заартачился и наотрез отказался предоставить свою комнату для общей вечеринки. Выбора у Ньюола не оставалось, и пришлось заранее сказать обо всем Джейсону, чтобы все смогли собраться у него.

— А как поживает ваш псих? — поинтересовался Джейсон, разливая всем пиво «Бад». — Готов поспорить, он сейчас наверняка заучивает наизусть Британскую энциклопедию.

— Вы только не смейтесь, — предупредил Эндрю. — Кроме того, что этот тип как ненормальный изучает все лекции и учебники по своим предметам, он еще читает в газете «Нью-Йорк таймс» все подряд — даже объявления о недвижимости и рецепты приготовления разных блюд — и выписывает оттуда каждое незнакомое слово.

— И это включая воскресное приложение, — добавил Ньюол, — когда чертова газета разбухает до размеров романа «Война и мир».

— Ну, — сказал Джейсон, — остается только восхищаться такими парнями.

— Я бы, конечно, восхищался им с преогромным удовольствием, — возразил Ньюол, — вот только если бы он жил не по соседству.

Тут все члены команды по сквошу вдруг начали чокаться и шумно требовать тишины. Пришла пора поднимать тосты за только что избранного капитана. Самым красноречивым из всех был Тод Андерсон, бывший капитан Андовера, ныне третья ракетка университета.

Тод поднял свой стакан и толкнул речь, весьма подходящую для подобного сборища крепких парней:

— За нашего нового лидера, всеми любимого Джейсона Гилберта, человека, бесподобно владеющего не только своей ракеткой, но и собственным членом. И пусть он забивает свои мячи на корте не реже, чем заколачивает голы в постели.

Сразу же после семи последние гости вечеринки стали расходиться, а команда по сквошу, как и было запланировано, прогулочным шагом двинулась всем составом по улицам Кембриджа в клуб «Заварной пудинг». По четвергам здесь подавали стейки всего за доллар и семьдесят пять центов — во всем Кембридже дешевле не найти.

Проходя сплоченной группой по Маунт-Оберн к Холиок-стрит, доблестные рыцари сборной по сквошу горланили самую популярную боевую песню университета в ее новом варианте:

Угомонились они, и то чуть-чуть, лишь когда подгребли неровной походкой к деревянному крыльцу здания клуба, к дому под номером 12, поднялись по ступенькам, пройдя мимо театральных афиш, красующихся здесь уже второе столетие, и прошли в столовую, где Ньюол зарезервировал большой стол для всей группы.

Разумеется, Джейсона усадили во главе стола — это значительно подняло настроение виновнику торжества, поскольку такое положение притягивало к нему взгляды всех девушек, пришедших в клуб с другими «пудингцами». К крайнему разочарованию этих простых смертных, приглашенные ими дамы беспрестанно улыбались новоявленному герою дня. А тот отвечал им обезоруживающей улыбкой.

Около десяти часов вечера Джейсон, Эндрю и Дики Ньюол, пошатываясь, брели к себе в «Элиот-хаус», когда избранный капитан вдруг вспомнил кое-что.

— Слушайте, — обратился он к друзьям, — я почему-то не видел за столом Андерсона. Он слинял с вечеринки?

— Да ладно тебе, Джейсон, — ответил Ньюол с незамутненным взором и легким сердцем. — Ты же знаешь, Тод не является членом «Пудинга».

— Как это? — спросил Джейсон, недоумевая, почему такому известному спортсмену не нашлось места среди жующей публики, куда входила почти треть всех старшекурсников.

— Разве ты не заметил? Андерсон — негр, — проворчал Дики.

— Ну и что? — спросил Джейсон.

— Кончай, Гилберт, — продолжал Дики. — Хотя «Пудинг» и либеральный клуб, но не до такой же степени. Нам по-прежнему нужно хоть кого-нибудь куда-нибудь да не пускать.

Таким образом Джейсону Гилберту в час личного триумфа вновь напомнили о том, что хотя все студенты Гарварда и равны, но некоторые из них равнее остальных.

Профессор Сэмюэль Элиот Морисон являлся одним из самых выдающихся членов профессорско-преподавательского состава Гарвардского университета и, по всеобщему признанию, наиболее плодовитым автором. Известный своими многочисленными трудами по истории военно-морского флота и летописями Гарвардского университета, этот знаменитый джентльмен, судя по его второму имени, к тому же имел некоторое отношение к представителю семейства Элиот из выпуска 1958 года.

За три года Эндрю нигде не смог зацепиться. Подобно шмелю, перелетающему с цветка на цветок, он все время менял специализацию: брался то за английский, то за американистику и даже несколько недель изучал дурацкую экономику. И вот теперь старший руководитель группы предъявил ему ультиматум: выбрать наконец для себя основной предмет и больше уже не метаться. Понимая, что ему надо будет защитить диплом хоть по какой-нибудь специальности, он уже стал паниковать и думать, к кому бы обратиться за профессиональным советом.

Собравшись с духом, он написал профессору Морисону. И был приятно удивлен, когда почти сразу же получил приглашение от этого крупного ученого посетить его кабинет, увешанный картами, в недрах книгохранилища библиотеки Вайденера.

— Очень, очень рад, — сказал профессор, когда они пожимали друг другу руки. — Надо же — те же черты лица, словно сам старина Джон Элиот стоит передо мной. Я ведь знаком с вашим отцом еще со студенческих лет и даже пытался в свое время подбить его к совместному написанию колониальной истории. Но похоже, банковская система заманила его в свои сети.

— Да, — вежливо согласился Эндрю, — папа неравнодушен к деньгам.

— В этом нет ничего плохого, — сказал Морисон, — особенно если учесть, что именно благотворительность Элиотов в значительной степени помогла построить этот университет. Мой тезка, Сэмюэль Элиот, учредил первую профессорскую стипендию по греческому языку в далеком тысяча восемьсот четырнадцатом году. Скажи-ка мне, Эндрю, по какому предмету ты специализируешься?

— В этом-то все и дело, сэр. Я уже на предпоследнем курсе и до сих пор не определился со специальностью.

— А чем ты намерен заниматься после окончания университета?

— Ну, естественно, надо будет пройти военную службу…

— Элиоты всегда служили в военно-морских силах, и с честью, — заметил профессор.

— Да, сэр, адмирал Морисон, — подтвердил Эндрю.

Но не стал говорить, почему он подумывает об армейской службе.

— А потом?

— Полагаю, папа хотел бы, чтобы я работал где-нибудь в банковской сфере.

«В конце концов, — подумал он, — на меня столько денег ушло за четыре года, что, так или иначе, все равно придется посетить то место, где хранятся ценные бумаги. Это ли не банковское дело?»

— Ну и правильно, — сказал Морисон, — у тебя будет хорошая профессия. А теперь тебе надо выбрать такой предмет для специализации, чтобы он способствовал твоим наклонностям. Ты когда-нибудь задумывался об истории своей семьи?

— Папа никогда не позволял мне о ней забывать, — честно ответил Эндрю, немного смущаясь. — Я хочу сказать, я с самых пеленок слышал от отца рассказы о наших благородных предках. Честно говоря, сэр, он, пожалуй, даже затюкал меня всем этим. То есть кормил кашей и попутно рассказывал о Джоне Элиоте, апостоле индейцев, и о моем прадедушке, знаменитом ректоре Гарварда. Я практически с головы до ног был засыпан обильной листвой с нашего фамильного дерева.