— Вы пришли сюда затем, чтобы сказать мне это?

— Нет, — ответил Уайли, — это было только вступление. Мне звонила Сара, хотела с тобой поговорить.

Вот черт, подумал он. Так и знал. Надо было ей позвонить.

— Она очень извинялась, не хотела беспокоить, — продолжал Уайли. — Но дело не терпело отлагательства.

Тед внезапно забеспокоился.

— Что-нибудь случилось с ее отцом?

— Нет, — ответил Камерон. — С твоим сыном. Ему стало очень плохо. Они срочно отвезли его в больницу. Когда Сара звонила по телефону, она не знала, что делать.

Тед весь похолодел.

— Он… жив?

В ожидании ответа он смотрел на Уайли умоляющим взглядом.

— Он поправится. Самое худшее случилось без тебя. К счастью, рядом с Сарой оказался ее отец.

— Где он? Где мой сын?

— В детской больнице в Пэддингтон-Грин.

Тед хотел было рвануться из комнаты, но что-то заставило его застыть на месте.

— А Саре известно, где я был?

— Нет, — ответил профессор. — Я не счел возможным сказать ей. — Помолчал и добавил: — Ты сам ей все расскажешь.

Было воскресенье, и поезд на Лондон полз, как благочестивая улитка. И всю дорогу Тед думал об одном: а вдруг он умрет, пока я туда доберусь.

Он, вспоминавший об Иисусе Христе лишь раз в году на Пасху, теперь обратился к Нему со словами. Он просил о спасении малыша Теда. Прошу Тебя, Господи, я заплачу за все. Возьми у меня все, что угодно, но только пусть он живет.

Недобрые мысли продолжали мучить его, когда он вбежал через центральный вход больницы. Тускло освещенное здание показалось Теду голым, зловеще пустым.

Он нашел Сару и ее отца на втором этаже, рядом с отделением Льюиса Кэрролла.

— Как он? — бросился Тед к Саре.

— Все в порядке, — ответила она. — Разве Уайли не рассказал тебе все?

— Нет.

Сара начала перечислять все события с головокружительной быстротой, словно ей хотелось выложить все поскорей и освободиться.

— Он проснулся прошлой ночью с сильным жаром, лихорадкой…

— Температура под сорок, — вставил отец, снова переживая эти страшные минуты. — Слава богу, когда мы привезли его сюда, дежурный врач сразу определил, что у него. Она поставила…

— Она? — перебил его Тед, испытав атавистическое чувство предубеждения.

Он тут же извинился.

— Простите, я вас прервал. Пожалуйста, скажите, что у него.

— Вирусная пневмония, — сообщил Филипп Харрисон. — Успокойся, Тед. Самое страшное уже позади.

«Проклятье, — мысленно ругал он себя. — И меня не было рядом».

В эту минуту в конце коридора показалась врач, доктор Рама Чаттерджи.

— Вот она идет, — сказала Сара. — Может, нам разрешат увидеть Тедди.

Уверенности Теда в компетентности женщины-терапевта не прибавилось, когда он обнаружил, что она индуска.

— Мальчик спокойно спит, — с улыбкой сказала врач, подойдя к ним, и обратилась к вновь прибывшему: — Вы, должно быть, профессор Ламброс. Он спрашивал о вас.

— Я хочу видеть его немедленно, — потребовал Тед. — А потом я хотел бы встретиться с главой вашего отделения.

— Вы можете сделать и то и другое одновременно, — сказала доктор Чаттерджи доброжелательно. — Я — главный педиатр больницы.

В последующие дни Сара почти не отходила от сына. Она даже спала рядом с ним на раскладушке, которую ей предоставила больница.

Тед тоже проводил все светлое время суток в больнице. Он и Сара сидели у кровати сына и по очереди занимали его беседами. Но друг с другом почти не разговаривали.

Сара не проявляла никаких эмоций. Тед решил, что так она пытается скрыть свою тревогу о больном ребенке. Он убедил самого себя, будто, озабоченная состоянием здоровья сына, она уже забыла, что не могла связаться с мужем в прошлое воскресенье.

Когда заканчивались часы посещений, Тед со своим тестем обычно вместе ужинали и затем гуляли по периметру Гайд-парка.

Темы, представляющие интерес для обоих, довольно быстро иссякли. Поэтому однажды Тед весь вечер говорил один, посвятив свой монолог тому, как получил в Гарварде удар ножом в спину, — этот случай в его собственном воображении приобрел мифические размеры, сопоставимые с убийством Юлия Цезаря.

Мистер Харрисон демонстрировал свой интерес к пылкой речи Теда, время от времени покашливая и поддакивая.

Вернувшись в «Клариджиз», обличитель Гарварда пожелал собеседнику спокойной ночи и заторопился к себе в номер.

Рано утром в пятницу огромный «даймлер» приехал за мистером Филиппом Харрисоном.

Ему предстоял длинный день. Они с Тедом должны были забрать Сару и внука из Пэддингтон-Грин и отвезти их в лечебницу Джона Рэдклиффа в Оксфорде. А затем ему нужно было ехать в аэропорт Хитроу, чтобы успеть на рейс в Женеву.

Ведь он, в конце концов, имел задание от правительственных органов Соединенных Штатов и больше не мог откладывать исполнение своих обязанностей.

Доктор Вивиан Стоун ожидала их в Рэдклиффе и проследила за тем, чтобы юного пациента как можно скорее уложили в удобную постель.

Глядя на измученное лицо Сары, педиатр заметила:

— Рама Чаттереджи рассказала мне, что вы всю неделю находились возле маленького Теда. Предлагаю вам отправиться домой и как следует выспаться, миссис Ламброс. Нам бы не хотелось иметь на руках двух больных вместо одного.

Когда они вернулись в Аддисон-кресчент, Теда вдруг осенило: ведь с тех пор, как все началось, они с Сарой еще не разговаривали наедине. Он решил, что она продолжает молчать из-за усталости от всего пережитого, но ему все же хотелось как-то восстановить их прерванное общение.

— Слава богу, он поправляется, — произнес он, выбрав наименее спорное высказывание для начала разговора.

Сара не ответила. Она повернулась к нему спиной и принялась разбирать вещи.

— Представляю, как тебе было страшно. А если бы ты оказалась совсем одна? Счастье, что папа был в Лондоне.

Она резко обернулась к нему, лицо ее пылало от ярости.

— Он тебе не папа, черт возьми! — выкрикнула она. — Я сыта тобой по горло и терпела тебя столько времени лишь потому, что отец был здесь. Сейчас я ухожу в больницу. А когда вернусь, хочу, чтобы духу твоего здесь не было. И не только тебя самого, но и твоих вещей, и твоих научных книжек. Только смотри не прихвати моих книг.

— Сара, что все это значит?

— Послушай, — с горечью ответила она, — я была рядом с тобой целых двенадцать лет. Заботилась о тебе. Делала за тебя половину научной работы. Защищала тебя, не давая рассыпаться в прах твоей хрупкой уверенности в собственных силах. Я слушала тебя, сочувствовала. Я практически превратилась для тебя в носовой платок, куда ты мог поплакать…

— Сара…

— Нет, Ламброс, дай мне закончить. Я терпела все это и ничего не имела против. Даже не возражала быть нашему сыну и мамой, и папой в одном лице — до тех пор, пока думала, будто я для тебя что-то значу. Но потом ты выбрал Оксфорд — самый большой город на земле, — чтобы нанести мне оскорбление, равное пощечине. Господи, все вокруг знают о том, что ты трахаешься с этой маленькой потаскушкой! Мало того, что ты унизил меня перед всеми, так тебе еще надо было повыпендриваться перед моим отцом!

Тед никогда не слышал, чтобы она говорила с такой злостью.

— Сара, прошу тебя, не надо раздувать все до немыслимых размеров. Если не считать этого… опрометчивого поступка, я всегда был верен тебе. Я хочу сказать, эта девица ничего для меня не значит. Послушай, я был не прав. Я совершил ошибку. Это могло случиться с кем угодно.

— Тед, возможно, я и простила бы этот твой, как ты выражаешься, «опрометчивый поступок», если бы наш брак был по-настоящему крепким. Но ты не любишь меня больше. И хватит притворяться. Мы уже давно не живем как настоящие супруги.

— Ты хочешь развестись?

— Да. И чем раньше, тем лучше.

— А как же малыш? Мы не можем с ним так поступить. Это нечестно.