Наверное, именно поэтому его так тянуло к Фелисити. Эта девушка пробудила в нем дремавшие силы, которых, как он думал, у него уже не осталось. Она была такой динамичной. И не только в плане физическом, но и в интеллектуальном.

Но было еще кое-что, хотя Тед сначала не придавал этому значения. Более всего в этой связи его возбуждало то, что она была… запретным плодом.

Через некоторое время он убедил себя в том, что Сара ни о чем не догадывается. И все же одно только ее присутствие доставляло неудобства. Свидания с Фелисити приходилось назначать на дневное время или непоздний вечер. И только изредка они могли бывать вместе ночью.

Он иногда сочинял, что у них очередной банкет в колледже. А Сара, преданная, доверчивая (вот зануда), даже ни разу его не проверила. Это простодушное бездействие жены стало вызывать у него раздражение.

Фелисити все время уговаривала его провести с ней выходные. Но какой предлог он смог бы найти? По субботам и воскресеньям вся жизнь в Оксфорде автоматически замирает.

И вот однажды судьба послала ему знак, который, словно желтый сигнал маяка, показывал: можно двигаться вперед, но осторожно.

Филипп Харрисон, выпуска 1933 года, занимавший в это время высокий руководящий пост в международной банковской комиссии США, приехал в Лондон с десятидневным визитом по линии правительства. Как всегда, не скупясь, он снял в отеле «Клариджиз» просторный номер, по соседству со своим, чтобы его дочь, зять и любимый внук смогли немного отдохнуть от однообразия учебной жизни.

Как только отец объявил о своем приезде, Сара принялась изучать репертуары театров и концертных залов, печатавшиеся на страницах газеты «Таймс». А ее супруг искал правдоподобную причину освободиться от семьи, чтобы приятно провести выходные, объезжая на машине романтические деревушки графства Глостершир.

Тогда он и Фелисити смогли бы каждый вечер проводить вместе, останавливаясь в одном из постоялых дворов, затерянных среди Котсуолдских холмов, где все дышит историей. И творить собственную историю, чтобы было что вспомнить.

Сара Ламброс была безмерно счастлива пожить в «Клариджиз». Не потому, что ей так уж нравились красивые отели: она просто соскучилась по центральному отоплению.

И по теплу отцовской любви.

Филипп Харрисон не удержался и заметил, что дочь выглядит бледной, словно огонь внутри нее едва теплился. И в самом деле, казалось, будто ее сигнальная лампочка вот-вот погаснет. Сара свалила все на холодную оксфордскую погоду. Но чем тогда объяснить, что Тед весь так и светится?

Она сказала отцу, что ему нравится много работать. Рассказала о триумфе, который ее муж произвел в Филологическом обществе, а также об успехах маленького Теда в местной начальной школе. А теперь он еще научился играть в английский футбол.

— Значит, ты настоящий маленький спортсмен? — спросил дед, нежно улыбаясь.

— И латынь у него неплохо идет, — с гордостью прибавила Сара. — Англичане рано начинают учить детей.

— Полагаю, в области культуры они до сих пор более продвинутые, чем мы, — поделился своим наблюдением отец. — Во всяком случае, их театральная жизнь — точно. Мне даже пришлось задействовать свои связи в посольстве, лишь бы заполучить четыре билета на «Отелло» с Лоренсом Оливье.

— Ой, папочка, мне так хотелось его посмотреть. Когда мы идем?

— В субботу, на дневной спектакль, — это все, что я сумел достать.

— Ох, какая жалость, — озабоченно произнес Тед. — В субботу мне, наверное, будет трудно выбраться. Вы знаете, я вчерне почти закончил свою книгу по творчеству Еврипида…

— Да, Сара мне сказала. Поздравляю.

— Так вот, вчера мне позвонил Камерон Уайли. Он хочет, чтобы мы с ним поработали над рукописью все выходные. Я даже не успел еще сказать об этом Саре.

— Ну, папочка, — захныкал маленький Тед, — мне нравится здесь, в Лондоне.

— Хорошо, ты побудешь здесь с мамой и дедушкой, — успокоил он сына.

Затем повернулся к мистеру Харрисону.

— Простите, мне действительно очень жаль, но это такая редкая возможность, я не могу ее упустить. Ты согласна, дорогая?

И хотя это ее глубоко задевало, Сара была вынуждена стать невольной соучастницей.

— Я думаю, Тед прав, — поддержала она мужа. — Как долго тебя не будет?

— Не волнуйся, я обязательно вернусь в Лондон к ужину в воскресенье.

В странноприимном доме «Джордж-инн» небольшого городка Уинчком в окрестностях Котсуолд семьсот лет назад останавливались пилигримы, совершавшие паломничество к могиле святого Кенелма.

В эти выходные здесь принимали парочку родом из двадцатого века, которые путешествовали, движимые исключительно земными заботами.

— Ну, что скажешь? — спросила Фелисити, открыв небольшую бутылку и разливая водку в гостиничные стаканы.

— Средневековый вариант мотеля, — ответил он.

Тед чувствовал неловкость, это бесспорно. Уинчком находился сравнительно недалеко от Оксфорда, в нескольких минутах езды на машине, и кто-то из знакомых вполне мог их здесь увидеть. Но что еще важнее, уколы совести, которые и раньше давали о себе знать, теперь переросли в полновесные угрызения.

Ему не удавалось заглушить свой внутренний голос, который твердил без конца: Ламброс, то, чем ты занимаешься, называется прелюбодеянием. А это грех. У тебя есть жена и ребенок. И как же священная клятва, которую ты давал?

Да, давал, но это было так давно. И в другой стране. И кроме того, та девица с тех пор сильно изменилась. И, черт побери, времена нынче тоже совсем другие.

— Тед, ты где?

Голос Фелисити вернул его на грешную землю. И он только сейчас почувствовал, как руки девушки скользят по его телу, исследуя самые интимные места.

— Что тебя беспокоит, тяжкие раздумья или холодные ноги? — кокетливо поинтересовалась она.

— Ни то ни другое, — ответил он, желая убедить если не себя, то ее.

— Тогда, может, скинешь одежду и предъявишь мне доказательство своей готовности? — предложила она.

Расстегнулись застежки-молнии. Она стояла перед ним, соблазняя, — Афродита в средневековом жилище.

А когда она увлекла его в постель, он уже ни о чем больше не мог думать.

Они выехали в воскресенье после обеда и добрались до Оксфорда уже затемно. Он попросил девушку высадить его у Фолли-бридж, чтобы в сумерках без опаски пробраться к себе домой, и сделал это совсем неслучайно.

В течение всего уик-энда, полного плотских безумств, Тед так и не смог побороть в себе демонов сожаления. И хотя мысленно он ссылался на то, что наступило время новой морали, его совесть корнями была прочно связана с 1950-ми. И он прекрасно понимал: ему придется дорого заплатить за это мимолетное приключение.

Но он и не подозревал, что это случится так скоро.

Едва открыв свою дверь на Аддисон-кресчент, он обнаружил, что его дожидается воплощенная фурия.

— Ты покинул дом незапертым, — сказал Камерон Уайли, оставаясь наполовину в тени.

— Да, — растерялся Тед. — Мм, прости, я заставил тебя ждать, но я не знал, что ты придешь…

— Я тоже не знал, — ответил королевский профессор недовольным голосом. — Я пытался дозвониться до тебя, затем пришел, чтобы оставить записку. Но увидел, что дверь открыта, и предположил, что ты вот-вот появишься. И я стал ждать.

Внезапно наступила тишина. А затем Уайли взорвался, негодуя:

— Какой же ты болван! Тупой, чертов болван!

— Простите, профессор, я вас не понимаю, — промямлил Тед, инстинктивно опускаясь до положения ученика.

— Мне нет дела до твоих моральных качеств, Ламброс. Я просто полагался на твое благоразумие. Я знаю, в Оксфорде адюльтер популярен не меньше, чем в любой точке земного шара. Но если даже кто-то и берется играть в эти игры, то только не со своими студентками. Эта девчонка почти вдвое моложе тебя!

Эта ханжеская головомойка начала злить Теда. Он собрался с духом, чтобы спокойно перейти в наступление.