Вера спрашивает, не было ли в доме арестов; мужчина рассказывает, что приходили криповцы и что в угольном погребе во дворе дома напротив нашли радио, весьма хитроумно спрятанное в старый дорожный сундук. Схватили еще двоих. Один такой худощавый, спортивный тип, а второй — какой-то немецкий еврей, которого уже опознали как владельца сундука. Его имя и прежний адрес были на бумажке под крышкой.

Но от Алекса — ни слова.

Если его еще не схватили, он может быть только в одном месте — в старом доме «Ха-Шомер», на Пружной. На полпути к Марысину Веру снова одолевает головокружение от голода. Мир начинает знакомо соскальзывать, колени слабеют, во рту делается вяло и сухо. Она садится на придорожный камень и разворачивает носовой платок с кусочком хлеба, который всегда носит с собой — на случай вроде этого. Но одолевает ее не только упадок сил, но и ощущение того, что она вдруг разучилась ориентироваться. Раньше существовало изнутрии снаружи;столь же крепкая и непоколебимая, сколь и непонятная, воля позволяла внешнему миру проникать сюда,в гетто, и так же (как когда выворачиваешь носок то налицо, то наизнанку) самостоятельно выбираться наружу.Теперь нет ничего — никакого изнутри, никакого снаружи. Есть только солнце за пленкой светлых облаков, бледное солнце, которое медленно тает в белое, и все вокруг внезапно растворяется и становится таким же бесформенно жарким и белым.

До Пружной Вера добирается уже в молочно-белых сумерках; измученные рабочие скорчились на своих матрасах под провисшей крышей. Когда ей наконец удается доползти до места, которое она делила с Алексом, матрас и одеяла холодны и нетронуты. Всю ночь она лежит не смыкая глаз и прислушивается к летучим мышам, которые на невидимых быстрых крыльях снуют в кромешной темноте под потолком; но он не приходит.

Из «Хроники гетто»

Гетто Лицманштадта, четверг-пятница 15–16 июня 1944 года

Комиссия в гетто.Гетто снова растревожено. После обеда, под вечер, прибыла комиссия в составе обербургомистра д-ра Брадфиша, бывшего бургомистра Венцки, д-ра Альберса и высокопоставленного офицера (кавалера ордена), вероятно, из воздушной обороны.

Члены комиссии все вместе отправились в кабинет председателя, где д-р Брадфиш несколько минут беседовал с господином презесом. Сразу после этого комиссары гестапо Фукс и Штромберг явились к секретарю председателя. Визит еще не успел подойти к концу, как гетто наполнилось дикими слухами. Все они вращались вокруг одного — переселения [ Aussiedlung]. Все еще неизвестно, о чем именно говорилось в кабинете председателя, но сейчас все уверены, что речь идет о каком-то массовом переселении. Если вчера утром говорили о транспорте в пятьсот-шестьсот человек, то сегодня пошли слухи о переселении тысяч человек, возможно, большей части жителей. Некоторые даже говорят, что предстоит тотальное выселение всего гетто.

[…] Предполагается, что из гетто уйдут несколько больших транспортов с рабочими. Если верить сообщениям, первая группа из пятисот человек отправится в Мюнхен для расчистки города после недавних бомбардировок. Еще одна группа, примерно девятьсот человек, отправится на этой же неделе, вероятно уже в пятницу, 23 июня. Каждую следующую неделю будут отправлять по три тысячи человек. Один руководитель транспорта, двое врачей, медицинский персонал и сотрудники службы порядка получат приказ сопровождать поезда. Персонал будет набираться из пассажиров конкретного транспорта. […] Куда направятся составы, пока не известно.

Внимание!

Настоящим сообщается, что мужчины и женщины (в том числе супружеские пары) могут подать заявление на работу за пределами гетто.

Родители, имеющие детей трудоспособного возраста, могут зарегистрировать их для работы за пределами гетто.

Подавшие заявления будут обеспечены всем необходимым: одеждой, обувью, бельем и чулками. Разрешается взять пятнадцать килограммов багажа на человека.

Хочу особо указать, что этим рабочим будет разрешено пользоваться услугами почты, т. е. они имеют право посылать письма. Подчеркиваю также, что подавшие заявление на работу за пределами гетто могут получать свои пайки вне очереди. Вышеуказанные заявления будут приниматься в Центральном бюро по трудоустройству, Лютомерская улица, 13, начиная с пятницы, 16 июня 1944 года, каждый день с 8.00 до 21.00.

Поезда с рабочими должны уходить из гетто каждые понедельник, среду и пятницу. В каждом поезде — тысяча рабочих. Первый транспорт отправится 21 июня 1944 года (около 600 рабочих). Транспорты нумеруются римскими цифрами (транспорт I и так далее). Табличка с номером эшелона должна быть на одежде каждого рабочего, а также на его багаже. Разрешается взять пятнадцать-двадцать килограммов багажа; обязательны маленькая подушка и одеяло. Следует иметь с собой еду на два-три дня. В каждом поезде назначается руководитель, который может выбрать десять помощников; итого одиннадцать на каждый транспорт.

Транспорты будут отправляться в 7.00, погрузка начинается ровно в 6.00. Каждую группу из тысячи евреев должны сопровождать врач или фельдшер, а также двое-трое санитаров. Родственники медицинского персонала могут ехать в том же эшелоне.

Багаж не позволяется завязывать в простыню или одеяло; вещи следует паковать как можно компактнее, чтобы их легко можно было погрузить на поезд.

По поводу одиннадцати сопровождающих: на них должны быть фуражки Службы порядка и нарукавные повязки.

Информационное письмо

Из «Хроники гетто», гетто Лицманштадта, четверг/пятница, 22–23 июня 1944 г.

Вот как об этом говорилось в «Хронике».

В пятницу 16 июня 1944 года, около пяти часов пополудни, в день, когда обербургомистр Отто Брадфиш побывал у Румковского, Ганс Бибов тоже прибыл на площадь Балуты. Пьяный до положения риз, он ввалился в контору председателя и велел служащим выйти; потом он набросился на председателя и принялся лупить его палкой.

Второй раз за короткое время председатель подвергался столь безумному нападению — на его теле и лице остались следы ударов. Исчезла осанка некогда крепкого, уверенного в себе человека, он держался сутуло и нерешительно, и лицо под седой шевелюрой, когда-то чистое и гордое, красовавшееся на стенах и столах секретариатов и канцелярий гетто, стало маской из синяков и отеков.

Подручные Бибова, Чарнулла и Швинд, сообразили, что, если не унять господина Бибова, может приключиться беда. Двое еврейских должностных лиц, господин Якубович и госпожа Фукс, тоже пытались урезонить господина амтсляйтера. Но все было напрасно.

— Убери лапы от моих евреев, черт подери! — доносился из барака ор Бибова. Потом окно взорвалось изнутри дождем мелких осколков, и голос Бибова загремел на всю площадь:

— Трус, проклятый жалкий трус: мне позарез нужны рабочие, а ты, когда господин обербургомистр распоряжается высылать каждую неделю по три тысячи человек, только отвечаешь: «Яволь, господин обербургомистр! Будет сделано, господин обербургомистр!» — потому что единственное, чему вы, евреи, выучились, — это притворно и угодливо говорить «да» и «аминь» на все, а тем временем гетто разворовывают прямо у меня на глазах! Отвечай, как я выполню заказы без рабочих, на которых можно рассчитывать?! Как я выживу, если в гетто не останется евреев?!