— Ну что, видите теперь, зачем я просила вас сюда приехать? — сказала Пэнджей, глядя на него снизу вверх. — Чтобы сами во всем убедились. Томас… что нам делать?

Тот в ответ покачал головой.

— Я… я не знаю. Кроме отсылки образцов и наших отчетов… Я не знаю даже, что можно сделать. Это за пределами моего понимания, Рина.

— Спасибо, что приехали, — поблагодарила она устало. — Может… Надо было, наверное, получше вас подготовить.

Вместо ответа Смитвик обернулся и посмотрел на палатку, большую, как шатер. Створка входа скрывала от взора двойные ряды коек, сплошь занятые селянами из мест, прилегающих к реке Уэме. Шестьдесят два человека.

— Это все больные?

— Все? — Горько усмехнувшись, она прикусила губу. — Эти, можно сказать, самые здоровые.

— Я… не понимаю…

— Когда я сюда прибыла три недели назад, здесь было триста человек с симптомами. У большинства уровень гемоглобина от шести до восьми граммов на децилитр, с высоким ретикулоцитом. У некоторых налицо гипоспления телец Хауэлла — Жолли.

— Вы их всех протестировали?

— Да, всех. И еще пятьсот человек, отобранных произвольно по округе, из тех же селений. У всех в гемоглобине обнаружились серповидные эритроциты. Я тестировала их гемоглобин в дитионите натрия, и в каждом из случаев наблюдалось помутнение вещества.

— Не может быть.

— Активные симптомы проявляются не у всех, но когда они налицо, то сразу целым букетом. Ишемия развивается в бессосудистый некроз; у мужчин, независимо от возраста, приапизм, переходящий потом в атрофирование пениса; бактериальные инфекции костей… продолжать можно до бесконечности; никакой энциклопедии не хватит. У некоторых совмещаются симптомы сразу нескольких заболеваний, вызываемых обычно разными причинами. Есть случаи паралича от сужения кровеносных сосудов. Девятнадцать инфарктов головного мозга, в основном у детей, а у взрослых широко встречается внутримозговое кровоизлияние. У прооперированных больных разом прогрессировали streptococcus pneumoniae и haemophilus influenzae. [2]И я говорю не только о спленэктомии, а вообще обо всех операциях.

— Каковы основные причины смерти?

— Почечная недостаточность, сплошь и рядом.

Слова вонзались в Смитвика, как иглы. Он, пошатнувшись, невольно ухватился за стоящее рядом деревце.

— У всех?

— Абсолютно.

— Быть того не может. — Он облизнул пересохшие губы. — У вас есть карта? Покажите мне, откуда поступали эти больные?

— Я знала, что вы захотите взглянуть. Прошу, — кивнула она. — У меня все подготовлено.

Рина Пэнджей двинулась впереди по почти безлюдной улице поселка. Единственный звук, проникавший здесь, казалось, всюду, — это негромкий плач людей, кучками сидящих и стоящих у свежих могил местного кладбища. В окне одного из домишек скорбно, с сипом завывая, раскачивалась безутешно скорбящая по своему ребенку мать, прижимая к груди куклу.

Пэнджей шла, недвижно глядя перед собой красными заплаканными глазами; сколько уже слез пролито за истекшие недели в этой деревне. Переполняло ощущение собственной никчемности, абсолютной беспомощности, усугубляя подавленное состояние.

Они вошли в небольшое блочное строение — офис Всемирной организации здравоохранения, служащий в этой части Уэме больницей. Однако пациентов в ней уже не было — их всех переместили в большой брезентовый шатер, воздвигнутый на пустыре подальше от населенного пункта, а заодно и от источника водоснабжения.

На стене крепилась большая карта района с россыпью сотен цветных булавок. Добрую половину этой и часть соседней стены от пола до потолка покрывали распечатки цифровых снимков жертв необычной эпидемии. Фото тоже были пришпилены цветными булавками. Больные без активных симптомов — белыми; с активными — красными; умершие — черными.

— Вот, — Пэнджей указала участок на карте, — тут были зафиксированы первые случаи. Затем здесь и здесь.

Она указывала то на одни, то на другие булавки, в то время как лицо доктора Смитвика из бледного делалось землистым.

— Не мо-жет… — Он осекся на полуслове.

Пэнджей отвела руку от карты. Булавки на ней доводили всю необходимую информацию. Картина была ясна. Тут и студент-первокурсник во всем бы разобрался; что уж говорить о Томасе Смитвике, международном эпидемиологе со стажем. Для него картина со стены просто вопила.

— Это невозможно, Рина, — вполголоса сказал он. — То, что вы описываете, никак не может быть серповидным эритроцитозом. Тут, наверное, какая-то ошибка. Возможно, в образцы что-нибудь попало, загрязнило.

Она устало покачала головой.

— Нет. Результаты я сверяла в трех разных лабораториях, потому и позвонила вам. Я не знаю, как быть… Я к подобному не готова. Мне на такое даже не хватает квалификации.

И вправду, Рина Пэнджей была отличным молодым врачом, недавно из интернатуры при кафедре медицины Лос-Анджелесского университета. Она уже успела поработать врачом экстренного отделения Северо-западной больницы Филадельфии. Ей на практике было знакомо многое, от акушерства до диагностирования ВИЧ, не говоря уже о хирургии средней степени сложности. Однако из всех тестов здесь явствовало одно: серповидная анемия. Генетическое нарушение.

С другой стороны, Смитвик двадцать шесть лет отдал Всемирной организации здравоохранения. Он сражался с распространением СПИДа по африканскому континенту, гасил как минимум две из недавних волн лихорадки Эбола, прокатившейся по Уганде и Конго. При иных обстоятельствах зазывать сюда такого специалиста, как он, было бы, пожалуй, неловко.

— Понимаете, все, что вы здесь описываете, просто неправдоподобно, — со значением сказал он. — Серповидная анемия не инфекционная болезнь. Этот недуг сугубо генетический. А вот это, — он указал на карту, — не что иное, как фронт распространения классической инфекционной эпидемии.

Рина Пэнджей молчала.

— Еще раз говорю, такое невозможно, — категорично повторил Смитвик. — Генетические болезни не передаются возбудителями или чем-либо еще.

— А если речь идет о какой-нибудь мутации? Такое может случиться?

— Так быстро и с эдакой-то вирулентностью? — Он скептически покачал головой. — Нет, подобное исключено. Десяток тысяч мутирующих генераций и то не дали бы наблюдаемый эффект.

— Но что тогда могло произойти? — не унималась Пэнджей.

Смитвик напрягся; надо было как-то разрядить накалившуюся атмосферу. Ответ на этот вопрос был столь же простым, сколь и нелепым.

— Теоретически такое можно сделать искусственно, — сказал он. — Намеренно. В лаборатории. Генная терапия плюс определенный активный носитель, скажем вирус. Но опять же, зачем? В этом нет смысла. Генная терапия всегда служит какой-нибудь цели, у нее есть направленность. Здесь же никакой направленности нет. Разве что… — Он не мог подобрать слово.

— Злая воля? — предположила Рина Пэнджей.

Смитвик, поразмыслив некоторое время, кивнул.

— Если предположить, что кто-то где-то и решился на такое, то… это могло бы служить единственной цели: намеренно причинить вред.

Доктор Пэнджей оглядела карту. Ее взгляд прошелся по сотням и сотням пришпиленных к стене снимков. На многих из них были люди, которых она знала. С полсотни человек лишь из этого селения. У всех здесь обнаружилось одно и то же: генетическая цепочка серповидной анемии. У всех до единого.

— Нам надо проинформировать ВОЗ, — сказала она. — Надо предостеречь…

— Предостеречь надо всех, — в тон ей сказал доктор Смитвик. — Решительно всех.

Он не мог отвести взгляда от булавок.

— Поголовно, — добавил он негромко.

Хотя, может статься, уже поздно. Безнадежно поздно.

Балтимор, Мэриленд.

Суббота, 28 августа, 8.25.

Остаток времени на Часах вымирания:

99 часов 35 минут.

Обычно редко все бывает так, как кажется. Вырвавшись с кладбища, я промахнул восемь кварталов, запутывая следы и делая повороты то здесь, то там — в общем, пускаясь на все те трюки по уходу от погони, которым копы постепенно научаются у воров и угонщиков. И ничего. Можно сказать со стопроцентной уверенностью, что никто не висел у меня на хвосте.