Восемьдесят Второй подался вперед. Мышцы у него — уже в который раз — напряглись в мучительном предвкушении того, что будет, если сейчас вдруг взять и заорать на этих негодяев, прямо за их постыдным занятием. Остановятся ли они, если увидят, кто он такой? Или подобный поступок всего-навсего обернется лишней поркой со стороны Отто? Нерешительность сковывала мальчика в тот момент, когда женщина все же подняла камень и, рабски склонившись, слезливо забормотала в нос что-то неразборчивое своим высоким голосом.

Австралиец, недолго думая, пнул ее в живот — резким ударом кованого башмака в мягкое подбрюшье, отчего женщина враз лишилась дыхания. Она свернулась в пульсирующий от боли клубок. Охранники в этот момент развязно смеялись; стоящие на коленях Новые Люди беспомощно плакали.

Отпустив на этот счет пару-тройку шуточек, охранники отвернулись и пошли к себе на веранду, обратно к домино и пиву. Женщина осталась лежать посреди двора, по-прежнему сжимая камень в руке. Мальчик все время неотрывно смотрел на происходящее. Шмыгнув носом, он смахнул навернувшуюся слезу и тут вдруг поймал на себе взгляды Новых Людей, которые там, внизу, повернулись в его сторону. Восемьдесят Второй застыл. Они что, его услышали? Или, не дай бог, увидели?

Даже женщина, медленно подняв голову, посмотрела в его направлении. Охранники, пересмеиваясь, разговаривали в это время о футболе. Они ничего не слышали. Глаза у мальчика налились слезами; он поднял руку их отереть.

Внизу, во дворе, старший из Новых Людей пристально смотрел на него, сдвинув брови. Вот он поднял руку и сымитировал движение мальчика. Или же он просто смахнул собственную слезу? Затем то же самое проделал его младший напарник.

Восемьдесят Второй не двигался, затаив дыхание.

Наконец старший повернулся к женщине. Бросив осторожный взгляд на охранников, он тихонько подобрался к несчастной и, обхватив руками, помог ей подняться; вместе они возвратились к своим ямам. Теперь и старший, и младший попеременно обнимали и целовали ее, причем все время с оглядкой на ржущих на веранде охранников: один следит, двое обнимаются. Затем они вернулись к работе.

Мальчик смотрел на руку женщины, надеясь, что она припрячет камень. Он бы при случае мог им воспользовался. Угостить того же Картерета, пока тот спит. Восемьдесят Второй уже давно хотел это сделать и даже составил план, но так пока его и не осуществил. Однако женщина, видно, ни о чем таком не думала, а просто бросила камень в кучу вырытой земли и взялась за лопату.

Через пять минут мальчик, пробравшись по козырьку крыльца, залез в окно своей спальни, сел там на краешек кровати и стал думать, как быть дальше.

Хранилище «Глубокое железо».

Суббота, 28 августа, 16.06.

Остаток времени на Часах вымирания:

91 час 54 минуты (время местное).

Вообще-то нагромождения хлама бессмысленны лишь на первый взгляд. Имея соответствующий навык, можно мысленно воссоздать картину, придав ей первоначальный вид. Смотришь на завалы, сопоставляешь, что изначально лежало снизу, что сверху, и так постепенно выстраиваешь все в обратном порядке. Когда я работал в криминальном отделе полиции Балтимора, мне как-то попался один из тех классических случаев, когда труп лежал среди груды битой посуды и разбросанных книг. Новичок бы сказал, что жертва пришла домой в тот момент, когда там царил связанный с убийством кавардак, поэтому комната или уже была разгромлена, или все разнесли в результате потасовки. Однако ковер под трупом был абсолютно чистым — не истоптанным, не замусоренным, — так что убийство произошло в самом начале. Разумеется, мы обдумали и вариант, что тарарам можно было учинить потом, но, рассматривая и по фрагментам восстанавливая картину с учетом расположения предметов, установили, что кто-то расхаживал по комнате, специально все круша: по кругу, систематично, преднамеренно. Тогда мы внимательней пригляделись к жене, сообщившей о том, что она нашла мужа мертвым. Схема разброса вещей, а также угол удара тупым предметом, ставшего причиной гибели жертвы, дали нам доскональную картину преступления. После этого лишь оставалось расколоть алиби жены и спалить ее в течение ряда допросов. Это уже было рутинной полицейской работой; я же лишь сэкономил копам время, использовав метод дедукции. Я, понятно, не Шерлок Холмс, но воссоздавать сцену преступления вполне умею.

Десятки коробок были опрокинуты и перевернуты. Исходя из протяженности перестрелки, мы знали, когда и в какой примерно последовательности они падали. Большинство из них было запечатано широким скотчем. На каждой третьей скотч при падении лопнул, а бумажное содержимое высыпалось в кровавые лужи. Мы начали с того угла, где суше.

Пришлось вспомнить школьную арифметику: если кипа из десяти коробок падает под таким-то и таким-то углом, встречая при этом препятствие (назовем его объективности ради моей головой), а затем рушится на пол с силой «икс», а их содержимое по такой-то и такой-то траектории… Вычислять, каким именно образом разлетались бумаги, было сродни тому, как рассчитывают траекторию разбрызгивания крови баллисты. Эта мысль, в свою очередь, заставляла снова и снова вспоминать о растерзанных телах, скрытых под картонками, и тогда ужас побуждал или завизжать, или подпрыгнуть.

Коробки оказались изрядно пожеваны выстрелами. Русские опустошили здесь каждый по паре обойм, не меньше. Стены из шлакоблока были изрыты пулями; они же пропороли и содержимое ящиков. По счастью, бумага хорошо гасит выстрелы, так что урон наблюдался более-менее сносный. Гранаты вполне могли бы поставить на наших усилиях крест.

Все ящики были из гофрированного картона, в основном темно-коричневого, со стилизованной под орех рамкой, где указывался порядковый номер, очевидно, по каталогу хранилища. Алгоритм кодов первым вычислил Старший. Держа в руках карточку с указателем «ГХ/1/3/6 — 8/051779», он сказал:

— Литеры — это, как видно, инициалы нашего парня Генриха Хекеля. Так что данная коробка, видимо, из того угла. Эта, другая, двумя рядами выше: видишь, на ней римская «три», указывает ряд. Усек?

— А то, — рад был согласиться я.

— Дальше идет «шесть дробь восемь». Шестая коробка в штабеле из восьми штук. А? А другое число, должно быть, дата. Коробки лежат здесь уже долго, поэтому особого ума, чтобы вычислить, не надо: пятое семнадцатого семьдесят девятого. А через это и каждую из них можно на нужное место поставить, даже не будучи комиссаром Мегрэ.

— Ну что, Старший, зарплату за этот месяц, считай, отработал, — констатировал я. — А заодно и добрую бутыль вискаря. Это уже от меня. Как насчет шотландского?

— Давай ирландского, и мы в расчете.

— Позволь угадаю, — чувствуя, что пахнет поживой, попробовал подольститься Банни. — Тебе нравится «Блэк Буш»?

— Ишь ты какой, — с видом прорицателя хитро сощурился Старший. — Я знаю сорок три способа, как от тебя отмазаться, но так и быть, налью.

— Ловлю на слове, — поднял руку Банни.

Мы вернулись к работе, и единственной загвоздкой теперь было установить, в какие именно коробки определить выпавшие бумаги.

— А что это вообще за записи? — поинтересовался Банни, беря в руки собранные скрепкой страницы.

— Осторожнее, — предупредил я. — Надо все рассовать по нужной таре.

— Да это понятно, — сказал он. — Просто что это за материалы?

Он постучал по верхней странице, и я наклонился посмотреть. Листок покрывали колонки бессмысленных цифр.

Вверху каждой из них — указатель из букв и цифр, тоже ни о чем не говорящий. Я просмотрел одну страницу, затем другую. То же самое; в смысле, ничего внятного.

Бумаги были старые, заполненные от руки.

— Бухучет? — спросил Банни.

— Не знаю, — признался я.

— О, — окликнул Старший. — Кажется, чего-то нашел. — Он занимался коробками, что ближе к двери. — А вот это не бумага. Больше похоже на микрофиш.

Он подал мне несколько отрезков пленки, на которых были десятки фотографий со страничками, каждая меньше почтовой марки. Без считывающего устройства нельзя было определить, аналогичные ли это страницы или что-то иное. Поискав, мы нашли лишь восемь отрезков пленки, брошенные здесь как бы случайно.