— Вон там, внизу, все указано, — угодливо уточнил Отто. — В нижних сносках. И Гастингс, и Штеннер докладывали о возросших у Хорста уровнях стресса, частых головных болях, нервозности. Избегал смотреть коллегам в глаза. Явные признаки депрессии; снижение самооценки. Стал вечерами допоздна засиживаться в баре для сотрудников. В общем, классический случай.

— Не углядели, стало быть, — проворчал Сайрус.

— Да кто же мог знать? — развел руками Отто. — Все заняты своими делами.

— Моя вина. Неделями не считываю данных по людям.

— Да и мы, признаться, тоже. Вообще, патрон, надо бы больше полномочий передать надзирателям, что ли, а то ведь нас на всех не хватит. Если и дальше будем лично за всеми доглядывать, неизбежно зашьемся. — Он помолчал. — Или, может, сигомов побольше завезем? Надо же их чем-то занимать. Зачем простаивать?

— Эх, сейчас бы сюда Восемьдесят Второго… — Сайрус намеренно сделал паузу.

— Он не готов. Пока.

— А остальные?

— А что? Некоторые да. По крайней мере, их было бы достаточно, чтобы хоть как-то нас разгрузить.

Сайрус пожал плечами.

— Как бы смерть Хорста негативно не сказалась на состоянии персонала.

— Не волнуйтесь. Обнаружившая его уборщица доложила напрямую старшему надзирателю смены, а он — мне. Уборщицу я взял в карантин: со следующим рейсом она отправится в «Улей». Старший надзиратель — один из Хекелей, а у них все как в сейфе: умеют держать язык за зубами.

— Славно, славно, — с задумчивым видом произнес Сайрус. — А у нас есть легенда насчет отсутствия Хорста?

— Понадобился в «Улье». Уже пущен слух, что он получил завидное повышение и отправился в «Улей», где возглавит новый отдел. Хорст якобы и под стрессом-то ходил оттого, что переживал, возьмут его или нет. Такое уже срабатывало раньше, да еще и шло во благо: хорошо сказывается на боевом настрое и служебном рвении.

Сайрус кивнул. Персонал, посылавшийся в «Улей», в «Деку» никогда больше не возвращался. Исключение было минимальным: Отто с Сайрусом, кое-кто из Хекелей, плюс один-два ключевых специалиста; больше никому курсировать между двумя объектами не разрешалось. Никто, помимо узкого круга посвященных, даже не знал, где они находятся. Для профилактики в систему время от времени намеренно запускалась деза. Скажем, поддерживалась смутная молва, что где-то в Мексике находится некая «лаборатория А», а еще один объект готовится к запуску в Австралии. Причем ни то ни другое не соответствовало действительности. Просто подобные слухи оправдывали себя в случае внезапного исчезновения того или иного сотрудника.

Надо сказать, что последнее время количество самоубийств среди сотрудников «Деки» настораживало. Что касается алкоголизма и наркомании, то тут показатели были еще выше, хотя проводившийся с недавних пор забор мочи и крови перед выходом на рабочее место несколько снизил процент являвшихся в состоянии «измененного сознания». Эта борьба давалась ох как нелегко. Причем уровень все равно оставался высоким.

— А какой у Хорста был фронт работ?

— Болезнь Тей-Сакса.

— Так откуда у него стресс? Вы же его апробировали?

— Безусловно. Он не еврей; не было их и среди его близких знакомых. И интимных связей с еврейками у него не было. Более того, евреям он не доверял, что было отмечено в его изначальных оценках и собеседованиях при трудоустройстве. Он даже набрал у нас «семерку» насчет неприязни к евреям в сфере своей профессиональной деятельности, поскольку из-за них невозможно получить достойную работу или гранты.

— Так откуда ж у него депрессия?

— Оттуда, где у нас самое уязвимое место. Всегда одно и то же: совесть, видите ли. Как бы мы с этим ни боролись, они все равно доходят до точки, где над их видением мира и верой в новый порядок начинает довлеть страх.

— Страх чего? — сердито фыркнул Сайрус.

— Проклятия, вероятно. В той или иной форме.

— Ерунда. Мы их всех изначально тестируем на научный атеизм.

— Большинство атеистов — скрытые агностики или разуверившиеся теисты.

— И что с того?

— Как вы верно указываете во многих своих обращениях к персоналу, мы здесь все как на передовой. Поговорка насчет того, что атеистов под вражьим огнем не бывает, по большей части справедлива. Даже если вера их преходяща и условна.

— Ну и… Ты хочешь сказать, это моя вина?

— Вовсе нет, патрон. Я лишь говорю, что это признак неотъемлемой внутренней слабости, которую неминуемо смоет волна вымирания.

Сайрус, запахнувшись в халат, прошел к потайному окну. Отсюда открывался вид на производственные емкости и снующих вокруг работников в белых комбинезонах.

— Надо бы усерднее стараться разыскать ген, отвечающий за совесть, — сказал Отто.

— Чего я не понимаю, Отто, а понять бы мне надо, так это того, почему и каким образом подобное происходит, когда мы всегда, систематически, с непреложным упорством вводим каждому из нашей команды ученых препарат, подавляющий ВМТ-два?

ВМТ-2 (везикулярный моноаминный транспортер второго поколения) был мембранным протеином, переносящим моноамины вроде допамина, норепинефрина, серотонина и гистамина из клеточной цитозоли в синаптические везикулы. Генетик Джин Хэмер в свое время первым провозгласил, что этот ген наиболее активен у людей со стойкими религиозными убеждениями и наименее выражен у тех, кто не верит ни во что или почти ни во что. Сайрус живо проникся и этими, и некоторыми другими нейротеологическими воззрениями. Годы ушли у него на изучение связей между уровнями диметилтриптамина в шишковидной железе и уровнем всяческой духовной блажи.

— У нас никто из команды, — категорично заявил Сайрус, — не способен ни на какие верования, тем более религиозные.

— Мы это уже с вами обсуждали, патрон, — с непроницаемым видом заметил Отто. — Вы мне еще твердили о вашем полном неприятии теории насчет «гена Бога».

— Я не это, черт возьми, имел в виду, — буркнул Сайрус и, придвинувшись к Отто, вдруг заорал: — Я говорил, что не верю, будто бы он отвечает за всякую веру! За истинную веру он не отвечает! А веру ложную можно контролировать генетикой! — И далее, уже сдержаннее: — Я имею в виду веру во всякие там идеалы и божества, никак не связанные с божественной тропой расового развития. Никому с чистой, генетически незапятнанной родословной, верящему в верный и единственный путь к новому порядку, гена веры не требуется! Это непреложная истина веры как таковой. А подрывают ее, причем вот уже два с лишним тысячелетия, все эти католические и прочие свиньи, своими религиозными россказнями про этого еврея-искупителя!

Отто осторожным движением отер с лацкана брызги начальственной слюны.

— Как скажете.

Сайрус отодвинулся. Лицо его все еще горело, глаза яростно блистали.

— Получается, что-то в генной терапии не так.

— Разумеется, сэр, — сдержанно согласился Отто, — однозначно.

— В общем, цепочку прогоним еще на раз. Еще один круг генной терапии.

— Само собой.

— И чтоб никаких мне больше приступов совести! Это что еще за выходки?!

— Боже упаси, — скривился в улыбке атеист Отто, спеша уйти, прежде чем Сайрус не начал кидаться предметами.

Частный аэродром близ Денвера, Колорадо.

Суббота, 28 августа, 14.29.

Остаток времени на Часах вымирания:

93 часа 31 минута (время местное).

Старший с Банни встретили меня у спущенного трапа — оба в форме со знаками отличия, но, судя по всему, без оружия. Вид у них, понятно, не сказать, чтобы счастливый.

Ханлер пожал всем нам руки, но остался при самолете, а мы направились в небольшой ангар на краю летного поля. Внутри был припаркован приземистый фургон с логотипом мороженого; тем не менее облокотившийся на машину дядя торговца пломбиром никак не напоминал. Скорее он был бы похож на пожилого Ван Дамма, если б не ножной протез и явно боевые шрамы на лице.

— Кэп, — официально обратился Старший, — позвольте представить: Кирк Реймс, первый сержант морской пехоты. Возглавляет полевую поддержку денверского подразделения.