— А там что?

— Там? Обиталища. Они там держат Новых Людей.

— Эти люди, они опасны? — подбирая с пола выпавшую во время потасовки М-4, спросил Старший. — В смысле, для нас.

Сигом отчаянно затряс головой.

— Да какое там! Они не то что руки — пальца на вас не поднимут. Потому что… не могут.

— Ладно, — кивнул я. — А где тут компьютеры?

— Можно, чтобы короче было, пройти через бараки и там обогнуть. Это все равно быстрее, чем возвращаться через здание… А если там сейчас тигровые гончие, то этот путь еще и безопаснее.

— Покажешь нам дорогу?

— А… А вы поможете Новым Людям?

Я не знал, как ответить на такой вопрос, поэтому лишь сказал:

— Посмотрим, что получится.

Мальчуган, как мог, крепился, но в глазах у него читалось явное разочарование, причем возникшее явно не вчера. Я еще не знал истории этого мальчишки, но на доверие к себе он явно не рассчитывал. На это у него хватало и сметки, и искренности.

— Ладно, — сказал он, поднимая с пола свой камень.

Словно что-то вспомнив, он снял с ремня неподвижного Картерета нож и, зажав его в руке, не вполне твердой поступью повел нас к открытой двери.

Команда «Эхо», словно участники некой причудливой драмы, последовала за ним.

«Улей».

Воскресенье, 29 августа, 16.06.

Остаток времени на Часах вымирания:

67 часов 54 минуты (время местное).

Мы попали в Преисподнюю; точнее, в царство теней.

Огромные бараки мрачной анфиладой переходили один в другой, уходя даже не в темень, а будто из тьмы во тьму. По обе стороны, утопая в густом сумраке, тянулись сотни и сотни расположенных ярусами топчанов. Свернувшись калачиками или распростершись, на этих узких убогих ложах ютились призрачные фигуры; они же обживали шаткие табуретки или бесприютно, опустив головы, шаркали между этих нескончаемых нар. Все были одеты в одинаковые холщовые штаны, майки и тапки. Унылая серость одежды придавала людям вид заключенных или пациентов сумасшедшего дома — а скорее того и другого разом; невыразимо гнетущее чувство, от которого падало сердце.

— Пресвятая Богородица, — проговорил вполголоса Старший.

Те из Новых Людей, что недавно избежали бессмысленно жестокого расстрела, держались несколько особняком, сбившись в кучу. Некоторые были ранены, остальные сгрудились вокруг, прикладывая к их пулевым отверстиям свернутое жгутами тряпье. Смотреть на нас они избегали, боязливо отводя глаза, а при непроизвольном прямом контакте тотчас отворачивались. На их лицах не было ни гнева, ни затаенной злобы по поводу того, что сейчас произошло. Единственно различимым чувством на этих лицах был страх — и невыразимая, скорбная печаль обреченных.

Волосы у всех были исключительно рыжие — рознясь, впрочем, но оттенку от огнистого до едва ли не каштанового. Все небольшого роста — в том числе и мужчины — и кряжистого сложения. Особо выделялись их головы — массивные, словно с увеличенной черепной коробкой, а лбы, наоборот, низкие и покатые; губы толстые, а подбородок едва угадывался.

— Что здесь, черт возьми, происходит? — недоумевал по дороге Банни. — Кто эти люди?

— Кого-то они мне напоминают, — то и дело повторял Старший.

Все мы словно о чем-то догадывались, но предпочитали не произносить своих мыслей вслух.

— Мы должны их отсюда вызволить. Слышишь? — произнес сигом, хватаясь и теребя меня снизу за руку. — Надо увезти их с острова.

Я молчал.

Неожиданно один из Новых Людей среди этой группы поднялся с табурета — как оказалось, женщина. Отважившись взглянуть на сигома, она резко отвернулась, но потом повела глазами снова. Вид у нее был испуганный, но она все же выдерживала на себе наши прямые взгляды. По виду она мало чем отличалась от остальных — такая же безлико-неприглядная, но в ее невинной бесхитростности было что-то трогательное.

— Хозяин, — выговорила она голосом неожиданно высоким для своего коренастого сложения. И, повернувшись, вдруг окрепшим голосом крикнула на весь барак: — Хозяин!

Зов на разные лады прокатился по всему бараку. Внезапно обиталище пришло в движение. Новые Люди, спешно поднимаясь, собирались к проходу между нарами.

— Шеф? — вполголоса произнес Банни, берясь на всякий случай за винтовку, но сигом, дотянувшись, повернул ее дулом книзу.

— Ничего-ничего. У них это сигнал к построению. Иначе их наказывают, вот они и боятся.

Мы втроем вначале взглянули на Малого, а затем стали смотреть, как Новые Люди, шаркая, постепенно выстраиваются перед своими топчанами. Так как все они двигались, не поднимая голов, часты были столкновения, но ни разу не было слышно, чтобы кто-нибудь гыкнул, вякнул, чертыхнулся или как-то еще выразил неудовольствие. При всяком столкновении люди, коротко мотнув головой, одновременно расходились — как будто каждый из столкнувшихся автоматически брат вину за оплошность на себя — и продолжали пробираться к предписанному для построения пятачку.

Не в силах произнести ни слова, мы словно пристыли к месту, глядя, как с полтысячи этих странных людей формируют тесную единую шеренгу, постепенно втираясь в нее своими сутулыми мускулистыми телами. Один из них — явно старший по возрасту, с проседью в рыжих волосах, занимающий угловой топчан — возгласил:

— Хозяин!

И вся шеренга, повалившись на колени, склонилась головами к полу.

Банни, надвинувшись на Малого, сердито сгреб его за ворот и встряхнул.

— Это что еще за хрень, а? — прорычал он.

— А ну-ка, прикажи им встать, — велел я.

— Встать! — громко сказал сигом. — Сход!

Новые Люди поднялись на ноги, дружно уставясь в пол, — ни дать ни взять отстеганные собаки, понуро ждущие, как с ними поступит владелец. Мне было невыразимо пакостно, стыдно, и разбирал гнев.

— Тебя спрашивают: что здесь такое деется? — повторил вопрос Старший.

— Отпусти Малого, — сказал я Банни, который по-прежнему держал мальчугана за шиворот, отчего тот стоял на цыпочках.

Банни раскрыл ладонь и бесцеремонно выпустил сигома, который для равновесия схватился за его ремень, но был отринут. Взглянув наверх, мальчуган увидел, что на него сурово взирают трое строгих дядь.

— А ну-ка, скажи: кто они? — обратился я за разъяснением. — И почему так себя ведут?

— Им так положено. Они генетически разработаны быть слугами.

— Ты хочешь сказать, рабами, — конкретизировал Банни.

Сигом кивнул.

— Ну да, рабами. С ними провели терапию по удалению генов, отвечающих за агрессивность и уверенность в себе. Цель — создать расу людей, которые покорно делают все, что им приказывают, и… — голос у него дрогнул, но он сдержался и продолжил: — и принимают любое оскорбление. Неважно, бьют ли их до полусмерти, унижают — они всё безропотно сносят. Отто и Альфа называют их Новыми Людьми.

— Я не спрашивал, как их называют. Я спросил, кто это.

— Они, то есть Отто с Альфой и их команда ученых, брали старый ДНК, а затем разрабатывали на его основе новый.

— Так это люди или нет? — снова задал я вопрос. — Кто они такие? Или что?

Прежде чем дать ответ, сигом неуверенно помолчал.

— Это неандертальцы, — сказал он потом.

«Фабрика драконов».

Воскресенье, 29 августа, 16.09.

Остаток времени на Часах вымирания:

67 часов 51 минута (время местное).

— Это что? — спросил берсерк Тонтон, пока Геката вводила ему внутривенно какую-то золотистую жидкость.

— Подарок моего отца, — ответила та, выбрасывая порожний шприц в красную мусорную корзину. — От этого у тебя самочувствие улучшится.

— Я и так себя зашибись чувствую, — прорычал Тонтон.

Даже говоря обычным тоном, он все равно рокотал как гром. За несколько месяцев генная терапия продвинула его на порядок дальше, чем других берсерков. У него четче обозначились надбровные дуги, нос стал более широким и приплюснутым. И по виду он все больше напоминал не какого-нибудь метиса, а матерого самца гориллы. Даже черные волосы на спине Тонтона стали обретать серебристый окрас. Все это настораживало Париса, поскольку генов по окраске волос, а равно и деформации лица они берсеркам не вводили, а признаки все равно так или иначе проступали.