Геката же находила это очаровательным и дико сексуальным.

Кое-какие изменения начинали проявляться и в ее собственных тайных экспериментах. Разумеется, генная терапия, которую Геката применяла на себе, не шла по масштабу ни в какое сравнение с той, что проделывалась над берсерками; да и сводилась она разве что к кошачьим свойствам Panthera gombaszoegensis — европейского ягуара — вида, вымершего полтора миллиона лет назад. С помощью ДНК этой кошки, найденного в болоте на территории Германии, Геката рассчитывала усовершенствовать свою мускулатуру за счет двадцатипроцентного увеличения плотности мышц, а также усилить органы чувств. Обостренности чувственного восприятия, как у кошачьих, достичь ей пока не удавалось, но она уже поняла, что скоро ей придется начать носить окрашенные контактные линзы, чтобы скрыть деформацию зрачков и их цветовое изменение. Плюс к этому у Гекаты становились острее зубы, что в ее планы совершенно не входило. Приходилось смириться с мыслью, что скоро их придется подпиливать, пока же ей ужас как нравилось при случае кусаться и цапаться.

— Ну так… что мне с него, с твоего препарата? — пророкотал Тонтон.

— Ты мой гамадрильчик. — Геката игриво шлепнула его по физиономии. — Хочу, чтоб на заданиях мой мандрил чего попало не мандрил.

Тонтон непонимающе уставился, но тут шутка до него дошла, и они оба прыснули со смеху.

— А и вправду, — вспомнил он. — Кое-кто из ребят у нас и впрямь заходится, свирепеть начинает. Вон тогда, в Сомали… Алонсо с Ширнером прямо-таки в буйство впали. Пришлось их зуботычинами унимать, чтоб человечину не жрали. Совсем сбрендили, сучьи дети.

— Ну, это не их вина, — успокоила Геката. — Есть в терапии и свои трещинки, только мой отец умеет их заглаживать.

— А я у тебя подопытный кролик, что ли?

— Ты? Да.

— Блин!

— Боишься, дур-рила? — игриво промурлыкала Геката.

— Я-то? Да ну. Еще б я боялся, с эдакой-то безбашенной львицей. Да накачивай чем хочешь, лишь бы накаляла меня добела, сама знаешь, каким местом.

Геката шлепнула его снова. Жестче, с коготками.

Тонтон осклабился. Из угла рта пошла кровь, пришлось слизнуть. Но порез получился глубокий — губа шмякнулась о зубы, пустив невзначай струйку крови. Геката нетерпеливо толкнула берсерка на кушетку, забралась на него сверху и, придавив белыми бедрами, эротично слизала кровавую струйку длинным гибким языком.

— Дверь закрыла? — спросил Тонтон.

— Закрыла, гор-рилла, — отозвалась Геката хриплым шепотом.

— Зашибись, — прорычал Тонтон.

Спустя секунду они уже рвали друг на друге одежду.

«Улей».

Воскресенье, 29 августа, 16.10.

Остаток времени на Часах вымирания:

67 часов 50 минут (время местное).

— Погоди-погоди: что ты сказал? — переспросил Банни.

— Неандертальцы, — терпеливо повторил сигом.

— Ну-ка, постой, — сказал Старший. — Какие неандертальцы? Они же давно…

— Вот уж как тридцать тысяч лет. Знаю, — сдержанно согласился сигом. — Это как бы не совсем настоящие неандертальцы, но вполне похожие. Отто с Альфой начали с митохондриального ДНК, [14]восстановленного из старых костей, и выделили геном. Затем наладили мостик между ДНК человека и человекообразной обезьяны.

Получилось вроде гибрида. Эти люди — первое поколение. Команда ученых, исследуя их, установит, как усовершенствовать модель следующего поколения. А на этих сейчас делается подгонка через генную терапию: поведение, реакции, то-сё. Чтоб довести до ума.

— То есть как это, «до ума»? — не совсем понял Старший.

— А вот так. Охранники… В общем, у них указание делать с Новыми Людьми все, что вздумается. Избивать, пытать, насиловать женщин — они их называют самками. Некоторые и мужчин насилуют.

— Но… для чего? Скажи мне, бога ради, — вконец растерялся Банни.

— Частично как тест — посмотреть, способны ли вообще Новые Люди дать сдачи, отомстить или восстать. Сбежать, наконец. В рекламных брошюрах говорится, что они безупречные слуги, с нулевой способностью к неподчинению.

У Банни глаза на лоб полезли.

— У них что, на эту хрень и каталоги продаж есть?

Сигом кивнул.

— И кто покупатели?

— В основном богатые. Например, некоторые компании купили их для работ, где человеческий труд слишком дорог или опасен. Для рудников, забоев, неквалифицированного труда с радиоактивными материалами, хранения токсичных отходов…

Что-то собирался сказать Старший, но промолчал. В голове у меня слегка плыло: ощущение было как от дурного сна, где никак не можешь проснуться.

— Здесь они все? — спросил я.

— Нет. Всего на территории три барака. Первый и третий переходят один в другой, по пятьсот в каждом. А второй барак — это детская. В смысле, ясли.

— Ясли? — Старший заметно посерел лицом. — Помилуй нас, грешных.

Я оглядел обе шеренги Новых Людей; новых людей-неандертальцев. Само слово резало мозг, будто ножом.

— Сигом… как им сказать, чтобы они расслабились — типа команды «вольно»?

— Они приучены к кодовым словам. Если надо, чтоб они слушали, но не расходились, им говорится «сброд». А чтобы разошлись по бараку — «разброд».

— Сход, расход, — недобро усмехнулся Банни. — Господи Иисусе. О! Слушайте, ребята. Есть мысль. А можно приказать им разыскать оставшихся охранников и порвать их на куски?

— Никак, — отреагировал сигом. — Они не способны на насилие. Отто с Альфой об этом позаботились. Есть определенные гены агрессии, которые — в общем, я не знаю — то ли удаляются, то ли подавляются. Но после этого ни на какое насилие они не идут, ни при каких обстоятельствах. Тут есть одна… типа, женщина, которую зверски избил этот Картерет.

— Которой ты приносил свой камень? — уточнил я.

— Да. — Малой уже рассказал нам о женской особи, которую подвергли истязанию из-за случайно брошенного камня. — Так вот Отто рассказывал, что целенаправленная, проработанная программа унижения размывает волю и перестраивает инстинкты на прием любой формы оскорбления и насилия. После чего они становятся для подопытного естественной частью жизни.

— Шеф, дорогой, — обратился ко мне Банни. — Мне с этим козлом Отто ну просто край как надо побыть наедине вдвоем, для тела и для души.

— В очередь, Рэббит, — рыкнул Старший. — Мне самому надо кое о чем с ним пошептаться.

— Разберемся, — сказал я. — Ладно, Малой. Время ответов. Что такое должно произойти первого сентября в Африке и что это за фигня такая, Часы вымирания?

— А вы видео разве не смотрели?

— Я же говорил: там звук ни к черту. Расшифровали кое-как только один фрагмент. — Пришлось показать расшифровку на нетбуке. — Первое сентября — это уже через пару дней. Расскажи мне по максимуму все, что знаешь.

— Те двое мужиков во время охоты проговорились случайно. Если бы Ганс их услышал, он бы им головы поотрывал.

— Кто такой Ганс?

— Парень, что вел охоту. Ганс Брукер. Он отсюда, из «Улья».

Старший метнул на меня вопросительный взгляд; я между тем продолжал дознание.

— А Отто Вирц кто такой? Он как-то связан с Эдуардом Вирцем?

— Из Аушвица? — не моргнув глазом переспросил сигом. — Наверное, да. Тут даже есть портреты Эдуарда Вирца. И здесь, и в «Деке».

— Где находится эта «Дека» и что она собой представляет?

— «Дека» — сокращенно от «додекаэдр», то есть двенадцатигранник. Лаборатория Альфы и Отто в Аризоне. Где она там именно, не знаю. Где-то в пустыне и большей частью под землей.

— Альфа — это Сайрус Джекоби?

— Да. — Малой посмотрел на Банни. — А можно мне обратно мой камень?

Банни глянул на меня; я, пожав плечами, кивнул. Мальчуган спрятал камень в карман.

— Так, — сказал я. — А теперь, Малой, вопрос по-крупному. Что такое Волна вымирания?

— Я точно не знаю. Но это как-то связано со вспышкой какой-то болезни — а может, даже нескольких, — которые должны… — Сигом перевел взгляд сначала на Старшего, затем опять на меня, — в общем, это… Всему темнокожему населению Африки не поздоровится. Ох как не поздоровится. Все вымрут.